Виктор Галданов - Разберёмся по‑семейному

— А продать свой вонючий кабак вы не пробовали? — спросил Барский, искренне желая помочь.

— Я лучше лягу под этого Куска! — побелев, выкрикнула Наташа.

— Это кличка его, Кусок, да? — вдруг заинтересовался Барский и затребовал к себе дело этого парня.

Выяснилось, что молодой человек с указанной кличкой уже год как состоит в розыске за убийство милиционера на Тушинском рынке. Так что, когда на следующий день команда подъехала к «Трубе», ее окружили ребята в масках и бронежилетах, а Куску, который попытался сопротивляться, шальная пуля угодила в печень, и он истек кровью, не приходя в сознание.

На следующий день с главарем очередной, приехавшей за данью команды беседовал лично Барский, прочая же команда лежала на снегу, заложив руки за головы. Их, пожурив, отпустили, задержав только одного дурня с «лимонкой». Главарь же по кличке Дупель еще долго приходил к Барскому и исправно стучал на всех своих коллег по преступному миру. Тогда же начался бурный, в одночасье закончившийся роман Валерия и Наташи; роман этот, как сказал бы поэт, сгорел, подобно Фениксу, чтобы на углях его разгорелось пламя истинной Любви. После знакомства с Мариной, Валерий еще несколько дней по наитию считал себя влюбленным в Наташу, и приходил по утрам на работу, как сомнамбула, тело его сладко ныло от любовных пыток, которым его подвергала по ночам молоденькая, но уже изощрённая в этом искусстве художница, перед глазами же стоял облик ее более взрослой сестры.

В Марине не было Наташиного импульсивного накала страстей, она ненавидела жизнь на грани фола, не одобряла экзальтированность и фиглярство. Барского страстно тянуло к ней, и когда это наконец произошло, и Наташа на несколько дней исчезла в студии какого‑то непризнанного рок‑экспериментатора, Барский получил возможность по душам поговорить с Мариной и переселился к ней.

К тому же времени относится и расцвет «Трубы», интерьер которой спроектировали поляки, а выполнили турки, на кухне появился итальянец‑повар, и в меню кабачка прочное место заняли улитки по‑бургундски, лягушачьи лапки и «свежие устрицы в белом вине», под видом которых подавали обыкновенных мидий.

После всех этих благодеяний девушки дружно избрали Валерия в состав учредителей и едва ли не против его воли оформили все это документально. Он выторговал себе лишь право не получать дивидендов до той поры, пока предприятие прочно не встанет на ноги, на что сестрички милостиво (но с надутыми губками) согласились.

Стоял март, в Москве в это время года порой неожиданно бьют морозы. Они приходят с северными ветрами. Тогда же иногда и прорываются дожди. Дождь размывает огни витрин и множит их отражения в мокрых мостовых. Светофоры, регулирующие движение в районе Садового кольца, выходят из строя из‑за перепадов температуры. Впрочем, в столь ранние часы водители полностью их игнорируют.

Крупные капли дождя продолжали падать сквозь туман. Такси проскочило на красный свет и остановилось у тротуара напротив «Трубы». По дороге Барский несколько раз поглядывал назад. Света фар позади не было. Тогда он расплатился с таксистом, перебежал через тротуар, вошел в подворотню, оттуда во двор и сразу направо, спустился вниз на пятьдесят пять гранитных ступенек, проложенных в жерле круглого тоннеля и остановился перед дубовой, зачерненной горелкой дверью. Она представляла собой здоровенную, потемневшую от времени дубовую плаху, укрепленную кованым железом на навесных петлях. Из‑за двери доносились приглушенные звуки женского голоса, исполняющего джазовую партию в сопровождении фортепьяно. Игру нельзя было назвать виртуозной, но для забегаловки фортепьяно звучало вполне прилично. Певицу вряд ли можно было отнести к великим «королевам джаза», но ее чувственный голос, богатый оттенками, как нельзя лучше подходил для блюзов.

Пальцы Барского взялись за мокрую холодную ручку, и он с трудом отворил ее. Перед ним была длинная полутемная комната, напоминавшая тоннель. Вышибала двинулся ему навстречу, но, узнав, заулыбался. Старик‑гардеробщик при виде него согнулся в три погибели. Барский прошел внутрь. Несколько человек околачивались около бара. С пяток проституток пасли своих клиентов, и, обернувшись к вошедшему, завздыхали. Час стриптизёрок уже прошел. Нуворишей сегодня видно не было, мафиози — вроде бы тоже. Да и могло ли привлечь их к себе столь убогое заведеньице? Столы и стулья несли на себе отпечаток долгих лет службы. Темные стены покрывали рекламные плакаты различных бюро путешествий и шаржевые физиономии политических лидеров, а также репродукции гравюр на спортивные темы. Воздух был пропитан запахом пива и спиртного, табачного дыма и мокрой одежды.

В конце комнаты освещенное единственным софитом, подвешенным к потолку, на возвышении стояло фортепьяно. Барский прислушался. Марина играла скорее для себя, чем для посетителей. В конусе света плавал табачный дым, шелковым облаком блестели ее длинные волосы, тени на лице подчеркивали его изысканную прелесть. Она играла «Блюберри Хилл», и в ее исполнении эта вещь звучала пробуждающей воспоминания жалобой.

Бармен был новичком. Он оторвался от кассы и увидел, что Барский положил деньги на стойку.

— Два «Скотча» со льдом и содовой.

Бармен потянулся за стопками. Барский легонько свистнул ему, покачал головой и сказал:

— Такие напитки подаются в бокалах. Даже здесь.

Бармен с вызовом посмотрел на него, но что‑то в лице клиента не позволило ему пренебречь советом.

— Бу‑исде, — сказал он и поставил перед ним два бокала.

Барский забрал их и направился в конец комнаты. Свет вспыхивал в маленьких пузырьках, поднимавшихся со дна бокалов. Зажигая сигарету, он посмотрел на женщину и заметил, как огонек зажигалки отразился в ее зеленых глазах. Он улыбнулся, а ее пальцы взяли фальшивый аккорд, когда он сказал:

— Привет, Марина.

Она перестала играть, встала, выключила свет над роялем и села рядом с ним — высокая женщина с небольшой грудью и длинными ногами. На ней было синее вечернее платье. В каждом ее движении сквозила природная грация. Она подняла свой бокал.

— За то, что скрашивает дождливые ночи! За тебя, мой ненаглядный мужик, мой Барин.

Он кивнул с улыбкой, взял ее руку и поднес к губам, поцеловал ее нежную ладонь и кончиком языка обвел на ней кружок. Она прижалась к нему, и он почувствовал, как вздрогнула ее нога, а ногти легонько вцепились в его щеку.

— Эта дождливая ночь наша, или славные подвиги не могут подождать до утра?

Она освободила свою руку и взяла у него сигарету. Когда Валерий поднес зажигалку, она сказала:

— Я за то, чтобы эта ночь была нашей. Или, может быть, ты сначала хочешь поговорить с Наташей?