Р. Гордон - Пуля для звезды. [Пуля для звезды. Киноманьяк. Я должен был ее убить. Хотите стать вдовой?]

Крупная фигура, нос с горбинкой, очень мясистые губы, — злоумышленник, казалось, смахивал на боксера.

«С угрозой для жизни я сорвал платок, скрывавший низ лица. С угрозой для жизни!», — повторил раненый, подняв указательный палец, подчеркнув тем самым, что немногие отважатся на такое.

Бруно увидел фоторобот намного позже, в последнем выпуске газеты. У него было смутное чувство, что разыскиваемый человек ему знаком, но тогда он был слишком занят, чтобы соотнести его с фотографией Жан-Поля Биссмана.

С тех пор как он посвятил большую часть своего времени тайне «кошмарного фильма», а его статьи почти ежедневно появлялись во «Франс Пресс», Бруно получал четыре или пять писем в день. Они приходили от людей неуравновешенных, сообщавших о массе совершенных или готовящихся убийств, или наивно желавших помочь в расследовании и не сообщавших ничего стоящего.

«Какая разница, одно то, что журналист получает письма, уже слава!» — утверждали секретарши.

Этим утром Джо Синьяк выполнял роль почтальона, он вручил Бруно гневные письма, признание в любви и просьбу дамы определенного возраста, «самой пишущей прекрасные сказки, которые могут тронуть широкие слои читателей», войти в контакт с представителем великой демократической прессы.

Четвертое письмо было подписано Даниэль Жено, экс-Пакен.

— Взгляни-ка на это, — сказал Бруно фотографу.

Джо повиновался.

«Париж, воскресенье.

Мсье, я прочла вашу статью.

И долго колебалась, писать ли вам. Я не считаю себя „женщиной, находящейся в опасности“, о которой вы говорите. Съемки „Скажите, что мы вышли“ уже привели к одной жертве. Я вам расскажу об этом, только получив официальное обещание, что вы оставите меня вне всей этой истории.

Я работаю контролером в „Эдене“, улица Курно, 11. Вы можете подождать меня перед кинотеатром после вечернего сеанса. Рассчитываю на взаимопонимание.

Даниэль Жено, экс-Пакен».

— Великолепно! — воскликнул Джо. — Кому ты звонишь?

— Инспектору Дельмасу, я ему обязан!

Некоторое время спустя на том конце провода ответил комиссар, и Бруно прочел ему письмо Даниэль Жено.

— Благодарю за новость. Следует немедленно ехать туда.

— Но она не сообщила своего адреса…

— Директор кинотеатра должен его знать, встретимся там через четверть часа, — решительно заявил Дельмас.

Бруно повесил трубку.

— Захвати меня, — предложил все слышавший Джо.

— Женщина рассчитывает на взаимопонимание, — заколебался журналист.

— И ты напускаешь на нее всю набережную Орфевр!

— Согласен.

Молодые люди устремились к выходу.

Машина Бруно подкатила к «Эдену» в тот момент, когда инспектор Дельмас выходил из кинотеатра.

— Итак? — спросил Бруно, едва затормозив.

— Следуйте за мной, это в двух шагах, — ответил полицейский, прежде чем сесть в свой «рено-404», стоявший во втором ряду.

Одна за другой машины направились к улице Дамбаль.

В доме, где жила Даниэль экс-Пакен, не было консьержки, но на почтовом ящике было написано: «Мадам Жено, первый этаж, направо».

Инспектор Дельмас постучал в дверь. Открылась та, что была напротив, выглянула настороженная старая женщина.

Дельмас вновь постучал, все так же безрезультатно.

— Может быть, она вышла по делам, — предположил Бруно.

— Конечно нет, еще не время! — откликнулась старуха.

Дельмас показал ей удостоверение.

— Полиция? — глаза ее блеснули.

— Вы видели мадам Жено сегодня утром?

— Нет. И меня удивляет, что она не отвечает на стук.

— Но вы слышали, как она вернулась вчера вечером?

— Это невозможно, я на ночь вкладываю свои тампончики, — возразила та, указывая на уши. — Но могу вам сказать одно, у нас одинаковые замки, у нее и у меня…

— Значит, один и тот же ключ? — закончил за нее Бруно.

— При условии, что она не оставила его в замке, вы можете войти, — сказала женщина, протягивая свой ключ инспектору. — Мне он пока не нужен, я не выхожу…

Даниэль Пакен не оставила ключа в замке, и трое мужчин вошли в квартиру. Им не нужно было идти далеко: тело женщины лежало на пороге гостиной, лицом вниз.

— Мадам, не входите! — велел инспектор, обернувшись к старухе и возвращая ей ключ.

В комнате было сумрачно, и Джо направился к окну, собираясь раздвинуть шторы.

— Ничего не трогать, — остановил его Дельмас.

Он включил свет и склонился над трупом.

— Слишком поздно, — прошептал Бруно.

— Вы хоть уверены, что это она? — спросил Джо.

У Даниэль Жено не было времени снять ни черный плащ, ни длинный белый шарф, которым и воспользовался убийца.

— Задушена, — сказал Дельмас, указывая на синяки на шее трупа и выпученные глаза.

Несколько часов спустя медицинский эксперт определил, что женщину убили около полуночи.

— Если бы она позвонила мне вместо того, чтобы писать, — убивался Бруно.

Дельмас, проверявший лежащую на столе сумочку, вынул удостоверение личности.

— Жено Даниэль Мари, родилась 4 марта 1940 г. в Шатоден, Ер-э-Луар.

— Инспектор?

Да?

— Посмотрите сюда, — сказал Бруно.

Журналист указал на оранжевую пыль, оставшуюся на плаще между поясом и полой.

— Что это такое? — спросил полицейский, удивленный возбуждением молодого человека.

— След от замши! У Эрналя есть брюки, оставляющие повсюду подобные следы. Это меня поразило. Вы наверняка найдете следы на велюре дивана в его гостиной…

— К сожалению, это небесспорно! Столько людей шляется в подобных брюках…

Дельмас нашел еще одну улику: между сжатых пальцев погибшей застрял клок жестких седоватых волос.

— Волосы убийцы…

В тот же вечер инспектор узнал, что в действительности речь шла о волосах, используемых для изготовления париков. Бруно заявил, что у него всегда оставалось впечатление, что режиссер-антиквар скрывает частичное облысение.

Консультация у Рейны Вальдер дала категоричный ответ: Эрналь носил накладной парик.

Шел пятый день, проводимый Фабрисом Фонтеном в клинике Боргез в Нейи. Медики, проведшие краткое лечение сном, надеялись, что отныне он сможет противостоять превратностям судьбы. И действительно, едва придя в себя, актер попросил принести газеты.

Узнав об убийстве Даниэль Пакен, он тотчас попросил пригласить полицейских, занятых расследованием. Ему ответили, что инспектор Дельмас, уже несколько раз интересовавшийся его состоянием, сейчас здесь вместе с одним из своих коллег.

— Позвольте ему войти!

Дельмас и Соважон предстали перед Фонтенем, загорелое лицо которого резко контрастировало с отворотами пижамы из белого льна. Все его обаяние куда-то исчезло.

Почти бессознательно оба полицейских удивились произошедшим с актером переменам. И в то же время некая замкнутость, смешанная с недоверием, часто возникающая у людей искусства, полностью исчезла.