Лесли Чартерс - Вендетта для Святого. Тихо как тень. Этрусская сеть

— Чтобы только у вас не было неприятностей…

— Неприятностей? — переспросила Тина. — Неприятности могут быть только у Меркурио. — Она на миг оскалила в улыбке острые зубки.

— Бедный Меркурио, — вздохнула Элизабет.

После ухода Тины она спросила:

— Вы хотели успокоить девушку или говорили всерьез?

— Конечно, всерьез, — ответил капитан. — Я убежден, что Брук угодил в коварную и опасную сеть. Хотя это и звучит банально, но нам пока видна только верхушка айсберга, скрытого под водой. Другое дело, как нам все раскрыть. Но с вашей и Тининой помощью я попытаюсь.

— Я готова на все, вы же знаете, но…

— На всякие «но» у вас нет времени, — сказал капитан. Отступать нам некуда. Трое могут одолеть неприятеля, но кто со мной, кто за мной?

— Ну, если вы беретесь, — заявила Элизабет, заражаясь задором капитана, — я отвечу: мы! Но кое-что я хочу вам сказать. Как-то Роберт обедал у нас, и у него был… как бы это сказать, обморок, что ли. Без сознания он не был, но отключился полностью. Положим, что Мило опаздывал и торопился по Виа Канина. Я это место знаю, освещение там ужасное и тротуара нет вовсе. Что если Роберт сшиб его и ничего не заметил, потому что как раз был один из таких приступов? Такое возможно?

— Возможно, — обрезал капитан, — но это неправда. Бьюсь об заклад на все, что угодно, что все будет совсем не так просто. Никаких логических доводов привести не могу, просто нюхом чую, если хотите.

По странному стечению обстоятельств в это же время заговорил о нюхе и прокурор Бенцони.

— Значит, до пятницы последний раз вы пользовались машиной в среду вечером?

— Да.

— Если не ошибаюсь, вы в четверг обедали у вашего консула. Не воспользовались машиной?

— Нет, шел пешком. А обратно меня отвезли.

— Кто?

— Мисс Уэйл, дочь консула.

— От вас это далеко?

— Нет, близко.

— Туда вы шли пешком. Почему же пешком не вернулись?

— Мне было нехорошо.

— И потому вас отвезли на машине?

— Да.

— Так. — Антонио Риссо размышлял, поигрывая серебряным ножичком, вертя его в руке, подставляя свету, поглаживая крепкими смуглыми пальцами. — Что же с вами было?

Доктор юриспруденции Тоскафунди, молчавший до сих пор, заерзав на стуле, сказал:

— Полагаю этот вопрос недопустимым, синьор прокурор. Он не может иметь никакой связи с рассматриваемым случаем.

— Если обвиняемый откажется отвечать, это будет зафиксировано в протоколе. Мы спокойно выясним это из других источников.

— Да, Господи, отвечу я вам, — недовольно сказал Брук. У меня был обморок, вот и все.

— У вас раньше бывали обмороки? Или это впервые?

— Не впервые.

Риссо сделал паузу, чтобы стенограф успел все записать, и сказал:

— Вернемся к среде. Куда вы ездили?

— В Волатерру. В поместье между Волатеррой и Монтескадо.

— В поместье профессора Бронзини?

— Да.

— По его приглашению?

— Конечно.

— Когда вы возвращались во Флоренцию, было уже темно?

— Нет. Смеркалось, но темно еще не было.

— Вы заезжаете в гараж с ходу или сдаете задом?

— Обычно задним ходом.

— И в этом случае вы поступили так же?

— Разумеется.

— Сейчас вы поймете, почему я задаю вам эти вопросы, синьор Брук. Въезжая в сумерки в гараж передком, вы могли бы разбить противотуманную фару и не заметить этого, не так ли?

— Мог, но это крайне неправдоподобно.

— Согласен. Поскольку вы сдавали в гараж задним ходом, разбить ее в этом случае вы не могли.

— Нет.

— Так когда же, как вы полагаете, она разбилась?

— Понятия не имею.

— Вы проверяли ее в четверг?

— Конечно, нет.

— Машина стоит в незапертом гараже между вашим домом и домом синьоры Колли.

— Я ничего не заметил. Она, видимо, да.

— Да, она действительно заметила, синьор Брук. Когда в пятницу вечером около шести вывела пса на прогулку. — Он помолчал, ожидая, что Брук вмешается, но тот тоже молчал. — Она всегда восхищалась, в каком дивном состоянии вы поддерживаете машину. Будь фара разбита — не треснувшая, а помята и разбита, как сейчас, — уверяет, она бы уж это точно заметила.

— Теперь все ясно.

Риссо недоуменно переспросил:

— Что ясно, синьор Брук?

— Фару кто-то разбил уже после шести. Дети Колли вечно играют посреди улицы. Я уже жаловался их матери, но, разумеется, она не может запереть их на весь день дома.

— В пятницу вечером дети Колли были в кино.

— Я не говорил, что это именно они. Там носится уйма детей.

— Вам не кажется странным, что никто из ваших соседей в тот вечер ничего не видел и не слышал? Но пойдем дальше. Вы утверждаете, что в тот вечер отправились на встречу с кем-то, кто не пришел. И вы его подождали, потом развернулись и поехали домой.

— Да.

— Вы можете сообщить, с кем намечалась встреча?

Брук, подумав, ответил:

— Полагаю, он здесь ни при чем.

— Значит, вы отказываетесь дать нам такую информацию?

Еще немного подумав, Брук сказал:

— С такой формулировкой я не согласен. Я не отказываюсь, но считаю, что это не относится к делу.

— Решать, относится информация к делу или нет, предоставьте нам.

— Пожалуйста, — сказал Брук. — Я должен был встретиться с Мило Зеччи.

Если он ожидал какой-то реакции, то был разочарован. Похоже, прокурора это вовсе не удивило.

Длинная кавалькада машин с черными атласными накладками на фарах, с черными бантами на ручках и с черными кокардами на «дворниках» тянулась по Виа дель Арте делла Лана, направляясь к собору Сан Микеле.

Капитан Комбер пришел заранее и стоял у входа в собор. Он насчитал пятнадцать машин. Никто не знает всех своих родственников, пока не умрет. В молодости похороны — тоска, в зрелом возрасте — шутка, но когда человек стареет, каждые похороны становятся репетицией его собственных. Тем временем подъехало еще полдюжины машин.

Капитан не учел, что семейство Зеччи не было изолированной ячейкой из трех человек, а входило в сложный организм, многолетний матриархат, вросший своими корнями глубоко в почву Кампании. Преобладали тут женщины — гордые, самоуверенные и величественные, все как одна в траурных туалетах, переживших уже десятки таких событий. Сопровождали их расстроенные загорелые мужья и стайки чисто вымытых детей. Этот день принадлежал женщинам.

В первой машине сидели Аннунциата с Тиной, только вдвоем. С момента отъезда из дому Аннунциата не закрывала рта, и этот поток слов был настолько невероятен, что Тина начинала беспокоиться. Молчание матери или ее слезы были бы ей милее, чем это горячечное настроение.

— Если мы будем так тянуться, — сказала Аннунциата, — опоздаем в церковь, и все пойдет вверх ногами.

— Мы поздно выехали, потому что ты заставила меня все запирать, даже мастерскую. Неужели ты думаешь, что к нам кто-то вломится, пока мы будем на кладбище?