Кирилл Павлов - Импортный свидетель [Сборник]

— Значит, за границей вы были, — констатировал Джоджон, когда знание гумилевских стихов у Нестерова иссякло.

— Был, — сказал Нестеров, — дважды летал во Францию, теперь вот, в третий раз, плыву.

Джоджон не стал спрашивать, для чего он там был, и Нестеров решил рассказать ему сам.

— Один раз по эпизоду этого же дела; отыскивал Мирского, я уже говорил вам. Но аналогий с сегодняшней поездкой проводить нельзя, поскольку тогда не я его искал, а консульство.

— А теперь?

— Ну как мы с вами сунемся в консульство с поручением, когда она, то есть Сима, бегает от советских представителей? У нас, конечно, будут здесь помощники, но только для того, чтобы указать направление поиска, а все остальное сами.

— А вторая ваша поездка была тоже по службе?

— Ага.

Авзуров не стал задавать вопросов.

— Итак, Симин муж, — после долгой паузы продолжил Нестеров, — он врач, хирург. В Москве, в начале восьмидесятых, консультировал какую-то фирму. После колонии они зарегистрировали свой брак и уехали во Францию.

— И больше в Советском Союзе они не были?

— В том-то вся история, что были.

— Я так и думал.

Нестеров посмотрел на Авзурова… По радио объявили, что можно выходить на берег.

Разговор был тотчас же скомкан и возобновлен только после прохождения таможенных и пограничных формальностей.

Попрощавшись с капитаном теплохода, коллеги вступили на землю Франции.

В одном из тщательно охраняемых корпусов южнокорейской тюрьмы для политических заключенных вместо обычных камер — медицинские лаборатории. Многие из «сотрудников» этого заведения могут похвастаться дипломами врачей и биологов, стажировками в известных медицинских центрах США. Однако в этом специальном тюремном корпусе расположена вовсе не больница. По данным одной японской газеты, там уже несколько лет ведутся варварские эксперименты на заключенных с целью разработки и испытания новых методов воздействия на человеческую психику с использованием галлюциногенов.

«…После укола я какое-то время испытывал легкость, удивительную симпатию к окружавшим меня надзирателям и следователям контрразведки, неудержимое желание говорить, — рассказывает выпускник Сеульского института изящных искусств У Чхо Кын, арестованный несколько лет назад по обвинению в принадлежности к молодежной организации борцов против проамериканской диктатуры — Однако после короткого периода эйфории я погрузился в чудовищный мир пугающих галлюцинаций. Казалось, что камера наполнилась отвратительными насекомыми и змеями, меня охватил панический страх, который перешел в мучительную тоску».

По свидетельству У Чхо Кына, другие препараты садистов из тюрьмы вызывают непреодолимую тягу к самоубийству или повторяющиеся до бесконечности кошмары, призванные измотать психику человека и превратить его в послушную игрушку палачей.

Это было скромное здание мастерской по ремонту и пошиву одежды. Что находилось в его невероятных подвалах, люди из мастерской не знали. Не знали или забыли об этом и строители, которые рыли котлованы для подвалов.

А была здесь оборудованная по последнему западному слову техники хирургическая лаборатория.

В эту лабораторию поставлял приборы муж Симы Бершадской Антонио Пеккарди.

В СССР, считал он, это делать неопасно. Бездарные стражи порядка, на ходу засыпавшие местные власти не способны были, по его мнению, ни развернуть грамотный сыск, ни вспомнить, какие имеются в наличии территории и строения, сданные в аренду, и кому.

Бесхозяйственность и равнодушие Советов, занятых лишь поисками решений проблем выживания того или иного населенного пункта, делали устраиваемые Симиным мужем предприятия реальными.

Покупка антиквариата на советские деньги, валявшиеся под ногами, скупка облигаций, шкурок и икры и перепродажа всего этого приносили Пеккарди доход в твердой валюте.

И таких, как этот господин, было немало. Именно благодаря им и общей ситуации в СССР миллиарды советских рублей гуляли за рубежами страны, поэтому и рубль стал стоить так дешево.

Сима всего этого, конечно, не понимала. Она не была экономистом, не была деловым человеком, она была женщиной, купалась в роскоши и не задумывалась о реальной стоимости жизни.

А Пеккарди преследовал далекие цели: из собственной жены он хотел сделать постоянного связника и порученца по своим делам, к тому же, что особенно удобно, с советским паспортом.

Сима, в то время еще имевшая советское гражданство, по одному поручению мужа выехала в Советский Союз.

В тот день в мастерской по ремонту и пошиву одежды дежурил не представитель постоянной «свиты», а «чужой», нанятый «на доверии».

Увидев перед собой Симу и узнав, кто она, он грубо нарушил преступный устав и, вместо того чтобы самому отправиться в подвалы доложить о ней, повел туда Симу.

И это стоило бы ей жизни, если бы она не была женой «большого человека» оттуда.

Нестеров и Авзуров так были увлечены своими детективными делами, что шли по Марселю, совершенно забыв, что они во Франции.

— А что же Мирский? С его помощью вы дислокацию этого учреждения не обнаружили?

— Нет, да и взяли-то мы человек трех-четырех, но они воды в рот набрали, их ведь и в колонии достанут.

— А наркотики там проходят?

— Я это не исключаю.

— Так что же, вы ищете неизвестно что?

— Я ищу Симу, это единственный свидетель, который нам может помочь.

— А вы уверены, что ее уберут, если она станет свидетелем?

— Уверен. Мы ее сбережем.

— Вышлете из Москвы?

— Ничего, поживет немного на Памире, у вас, например.

— Потом вернется за рубеж?

— Куда захочет.

— Она не лишена паспорта?

— Джоджон, это детали… Решим.

— А как она вырвалась из этих застенков?.. Подождите, Николай Константинович. Смотрите, это же каравелла Колумба. О Аллах! А там вдали, на острове, неужели это замок Иф?

Нестеров вытащил из кармана пачку «Салема».

— Мне удалось кое-что узнать о том, что творилось там… А за три дня до того, как меня вырвали из этих лап, я побывала там же или, может быть, не совсем там, но я, когда рассвело, увидела там ржаное поле: все это страшное место было поверху распахано и засеяно хлебами. Там колосилась рожь… Я презираю себя и вас вместе со всеми вашими. И ненавижу, — твердо сказала Сима «хозяину» Центра.

— Это я знаю, — медленно сказал «хозяин». — И что вы нас ненавидите — знаю.

Он встал, подступил к ее креслу, наклонился, упершись руками в широкий подлокотник этого кресла, приблизив к ее лицу свое, с усмешкой произнес:

— Мне нравится выражение ваших глаз. Они очень красивы и выражают неукротимую ненависть… Я люблю такие глаза!