Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание

— Во имя графа? — переспросил Сергей. Это слово было и на сундучке. Здесь может быть какая-то связь… — А внук Стельмаха его не запомнил?

Старая вдова, безучастно стоявшая рядом, вздрогнула всем телом и, повернувшись к Сергею, заговорила сбивчиво:

— Виталика трогать нельзя… Он не в себе… Только и делает, что сидит и рисует…

Потапыч добавил:

— На его глазах убили маму, тетю… Видел он, конечно, убийцу… Но после этого стресса несвязно стал говорить… Психиатр определил амнезию вследствие шока… — Он замолк, будто о чем-то вспомнив, потом заговорил осторожно, чуть просительно: — Ты ведь знаком с академиком Климовым, бываешь у него…

— Был, один раз, — уточнил Сергей.

— Но ты знаком с ним — это важно. В деле Стельмахов надо выходить на профессоров, академиков… А наши методы, сам знаешь, не очень изысканные… Вот я и подумал: может, ты чем-нибудь поможешь…

— Чем?

— Ну, например, поговоришь с ректором Ковруновым, так, неофициально… Скажешь ему по секрету, что Стельмаха сначала отравили, порасспросишь, кто мог это сделать… Ну да ты сам знаешь… А протоколы, допросы — это за мной останется…

— Почему именно с Ковруновым? У тебя что-то есть на него?

— Ничего нет. Шофер привез его на дачу в двенадцать пятьдесят. Это в пятидесяти семи километрах от города. А Стельмах умер в час тридцать. Как видишь, Коврунов не мог за сорок минут вернуться в город, разве что вертолетом…

— Уже допросил шофера?

Потапыч кивнул и тут же спросил:

— А сам как думаешь, кто из них мог прийти ночью к Стельмаху? Что ему там было нужно?

— Те, кто был у академика, мне кажется, вне подозрений… — ответил Сергей и, как бы завершая этот разговор, задумчиво вполголоса произнес: — Странно, во дворике Стельмахов одни белые цветы…

— И ты заметил? — обрадовался Потапыч: казалось, он получил согласие Сергея. — Они сажали только белые. Чудаки. Хозяин утверждал, что это единственный непорочный цвет… — Потапыч достал из кармана пиджака новенькое милицейское удостоверение. — Это твое… Начальник разрешил… Может пригодиться…

Работать он не мог. Перед глазами с упрямой настойчивостью возникало-пропадало наплывами увиденное по фотографиям Потапыча стройное, живое, дышащее сном девичье тело, чуть прикрытое ночной рубашкой, и лицо, нет, не лицо — надгробно застывшая белая маска, а в проломе над виском розовые мозги…

Внешне выглядело все просто: какой-то сумасшедший пробрался в дом Стельмахов, убил спящего на веранде хозяина, на шум выбежали женщины, он и их… Необычную жестокость можно объяснить его садистскими наклонностями… Выходит, надо искать маньяка, который убивает невинных во имя какого-то графа. Так пусть этим и занимается милиция… Но тут же возникали вопросы: отчего он выбрал именно квартиру Стельмахов? Зачем надел перчатки в теплую летнюю ночь? Как исхитрился не оставить следов? И самый сложный среди них: почему Стельмах отравлен?.. Маньяк таких загадок не оставил бы…

Он попытался соединить два события — драму в доме Стельмахов и пропажу рукописей Климова, найти возможную связь между ними.

Но и здесь ничего не складывалось. Любое предположение выглядело кощунственно: вельможный академик Климов ночью, воровски взламывает чужую дверь, профессор Стельмах тайно уносит сундучок с рукописями… Конечно, если мысленно «примерить» кастет здоровяку Чугуеву или самоуверенно-ироничному Алябину, за интеллигентскими манерами которого скрывалась затаившаяся недобрая воля…

На чистом листе бумаги Сергей начал старательно выписывать фамилии этих людей, расчерчивать линии их связей, взаимных интересов, хотя понимал, что сейчас он сможет лишь выстроить несколько зыбких версий, которые тут же рассыплются, как карточные домики. Нет фактов, неясны мотивы поведения преступника, да и все люди, окружавшие Стельмаха, Климова, представляли для него пока галерею немых портретов, далеких и неодушевленных…

Потапыч дал ему номер телефона врача-психиатра, который диагностировал Виталика Стельмаха.

— У него логоневроз, — после вежливых расспросов сказал врач. — Последствие психологической травмы. Есть кое-какие интересующие вас сведения, но об этом чуть позже. Я сам позвоню…

А из приемной Коврунова строго-официально потребовали сообщить, кто спрашивает ректора. После долгой паузы раздался резкий голос оторванного от дел руководителя.

— Да. Слушаю…

— Здравствуйте. Мы встречались с вами у академика Климова…

— Помню… Сергей… простите…

— Андреевич.

— Слушаю вас, Сергей Андреевич.

— Мне хотелось бы поговорить с вами…

— Может быть, завтра?

— Лучше сегодня. Дело в том, что я узнал, — но это пока между нами, — Стельмаха отравили…

— Что? Что вы говорите? Чушь какая-то!.. Сначала отравили, потом убили? Или наоборот? Впрочем, не все ли равно? Когда вы можете приехать?

— Сейчас.

— Жду вас через полтора часа.

Опустив телефонную трубку, Сергей готов был поклясться, что сейчас Коврунова обожгла мысль: «Черт возьми, Стельмах даже после смерти приносит неприятности!»

Институт находился в тесном переулке. Над обшарпанной дверью сияла вывеска — золотые буквы по красному полю, над ней — круглые серые часы, какие раньше были на трамвайных остановках.

До встречи с ректором оставался почти час, и он решил «пройтись по кругу», поговорить с работниками института. Через полчаса уже знал, что в институте Стельмаха уважали, а многие откровенно побаивались за прямоту и решительность. На заседаниях ученого совета, на институтских собраниях, как бы спокойно они ни проходили, некоторые с опаской поглядывали на него: «Будет выступать?» и начинали речь с оговорки: «Конечно, уважаемый коллега Стельмах не согласится со мной, но я должен сказать…»

Он работал ученым секретарем. Несколько месяцев назад на эту должность его выдвинули члены ученого совета, и ректор вынужден был согласиться. С того самого дня Коврунов, искушенный в тонкостях деловых интриг и компромиссов, чувствовал себя сидящим на мине замедленного действия. Энергия у Стельмаха была вулканическая. Его все интересовало, все волновало. Он предлагал, требовал, спорил, бросался на защиту обиженных. И ректор часто уступал ему, боясь остаться в меньшинстве со своими старательно подобранными проректорами, руководителями кафедр, отделов.

Последняя идея Стельмаха всполошила всех. На заседании ученого совета он предложил провести научную аттестацию руководящих работников института. Прочитав членам совета проект решения, сказал, как саблей рубанул:

— Пора нам избавиться от импотентов в науке.

Коврунов возмутился:

— Кто импотенты? Проректоры? Руководители отделов? Завлабы? Да они так заняты административной и хозяйственной работой, что им часто не до науки. Надо все-таки понимать, что научный институт без организаторов — стадо вольных анархистов. Кто-то должен планировать, направлять, управлять, наконец…