Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание

— Все это видели.

— И я повез Стельмаха домой. Кто знает, что мы делали в машине?

— Шофер может сказать.

Коврунов отрывисто вздохнул, засмеялся.

— Значит, вы меня не подозреваете?

— Я?.. Я — нет…

— Слава тебе, Господи… А то меня какая-то чертовщина попутала… Я эту трубочку с нитроглицерином на экспертизу отослан, к знакомому химику… — И тут же замолк, встречая беспокойным взглядом неслышно вошедшую в кабинет Марию Николaевну. — Ну-ну… Что вы нам принесли? — Он вытянул из коробочки тщательно сложенный листок, развернул его и близоруко поднес к глазам.

— Нет, все-таки Бог есть! Есть Бог? — передал он листок Сергею, — Читайте!

Сообщение было написано красивым округлым почерком: «Даниил Петрович, выбросьте из головы бредовые фантазии. Здесь никакого яда нет. После анализа я сама так разнервничалась, что проглотила две белые крохотульки. Жива-здорова. С уважением Л.H.».

— Как вы думаете, — серьезно спросил Коврунов, — милиция не осудит меня за самовольные действия?

Сергей улыбнулся:

— Должна понять ваше беспокойство…

Нетерпеливо перебивая вопросами, Потапыч слушал Сергея. Было очевидно, что он ждал этого звонка с большой надеждой. Но чем дальше говорил Сергей, тем реже встревались вопросы, тем чаще разочарованно вздыхал Потапыч. Но на прощание Потапыч сказал интригующе:

— Будет время, подъезжай утром, познакомлю тебя с родным сыном академика Климова…

— У него же нет детей…

— А мы нашли…

По дороге в райотдел милиции Сергей сделал удивившее его открытие: он нарушил строгий режим отчуждения, который сам себе прописал. Будто какая-то волна мягко переместила его в пространстве — от деморализующего безделья к движению, нервной смене событий. Это не обрадовало его, не принесло облегчения, он лишь интуитивно надеялся на освежающую духовную разрядку вроде грозы в изнурительный зной.

Холодные голые стены одноэтажного здания милиции встретили Сергея прежним официальным неуютом. Он прошел быстро длинным сумрачным коридором к кабинету начальника уголовного розыска, неприятно знакомому: шаткий стол, жесткие стулья, неопределенного цвета стены, облезлый сейф, на котором всегда лежат два-три юридических справочника. Такой кабинет забывается сразу же, как только из него выходишь.

— Наконец-то, — обрадовался Потапыч. — Садись. Мы уже начали…

Он кивнул в сторону обреченно согнувшегося на стуле человека. Сергей поразился: Николай Николаевич Климов, только полинявший, обрюзгший, облысевший. Те же густые брови, широкий нос и толстые мягкие губы. Он затравленно и покорно глянул на Сергея, продолжил:

— Ну, значит, так… Когда меня еще не было, папаша турнул мамашу из хаты, — охотно, чуть заискивающе, заговорил Климов-сын голосом Климова-отца. — Она поселилась в Загорске, то есть в Сергиевом Посаде. Стала уборщицей в школе работать. Я в этой школе учился. Семь классов кончил… — Он замолчал, не зная, что говорить дальше.

— Потом работали? — спросил Потапыч.

— Работал… — и снова тупо замолчал.

Вдруг Сергей заметил, что глаза его наполнились слезами.

Спросил:

— Плохо себя чувствуете?

— Нет… Да… Вы судить меня будете, граждане-товарищи?

— За что же судить вас? — дружелюбно сказал Потапыч. — Даже допрашивать не собираемся. Просто побеседовать пригласили.

— Судить меня нельзя, — с мольбой и надеждой произнес Климов-младший. — У меня маманя прошлую неделю умерла… Могилку кто же будет оборудовать…

— Да нет, успокойтесь, Константин Николаевич. Ответите на наши вопросы и поедете домой.

— Ладно. — Он громко шмыгнул носом, повернул свое скуластое лицо к Сергею и показал пальцем на Потапыча. — Хороший человек… Мне нравится. Меня никто в жизни по отчеству не называл.

Щеки Потапыча зардели. Он даже кашлянул сердито, словно возмутился теми, кто ни разу не назвал этого человека по отчеству.

— Вы кем работаете? — спросил Сергей.

— Грузчиком при овощном магазине, — Климов-сын стал отвечать бодрее, чуть распрямился. — Десять лет уж там…

— А вам сколько?

— Сорок один.

— Какие отношения у вас с отцом?

— Да никаких.

— Встречаетесь с ним?

— Нет… Когда в Москву приезжаю, бывает, к дому его хожу…

— Зачем?

— Отец ведь… Чтоб увидеть его…

— Хотели бы с ним встретиться, поговорить?

Климов-сын долго томился, подбирая слова, наконец выдавил:

— Как же иначе… Отец ведь…

— Так ни разу и не поговорили?

— Ни разу…

— А за мать свою вы не в обиде на отца?

— Стерва он…

— Выходит, и любите, и ненавидите?

— Выходит… — вяло согласился Климов-сын.

— В квартире отца бывали?

Он глянул в сторону, съежился.

— Так заходили в квартиру? — настойчиво повторил Сергей.

На этот раз Климов-сын страдальчески повел плечами и сказал, как замкнулся:

— Никуда не ходил…

Смотрел Сергей на этого неопрятного, в потертом, заштопанном костюме взрослого ребенка и не мог понять: так ли он простодушен, как ведет себя? А Климов, поймав его настороженный взгляд, еще ниже опустил плечи, ссутулился, как бы убеждая Сергея в своей беспомощности и беззащитности.

Потапыч вопросительно глянул на Сергея: ты кончил? Тот кивнул в ответ.

И начался настоящий профессиональный допрос. В этом Потапыч превзошел всех уже на второй год своей службы в милиции. Его постоянно просили: «Потапыч, зайди, помоги расколоть моего».

Сергей слушал вопросы, ответы, и в нем смутно зарождалось недоверие к Климову-сыну. Отвечал он кратко, не путался в хитроумных лабиринтах, по которым вел его Потапыч, но что-то явно скрывалось за его искренностью, как за шторами.

Когда они наконец отпустили Климова-младшего, пожав ему на прощание руку, и, когда за его широкой сутулой спиной захлопнулась дверь, Потапыч спросил:

— Ну-с, твое мнение?

— Вроде правдив, а вроде…

— И дурачка валяет, — продолжал Потапыч. — Ну да ладно, на первый раз с него хватит… Расскажи-ка ты лучше еще разок о встрече с Ковруновым.

Потапыч внимательно слушал, поддакивал, что-то иногда записывал в блокнот, но в конце заметил:

— Пока маловато… Ну, а как ты сам думаешь, кто из них мог? Николай Николаевич?

— Только не он… Ночью… С кастетом… Да и зачем?

— Как зачем? Рукописи свои вернуть.

— Но он же сам говорил, что Стельмах чистейший человек.

— Мало ли чего твой академик может наговорить. Эх, мне бы хоть маленькую зацепочку! А не подменил ли Коврунов трубочку с нитроглицерином, чтобы прикрыть академика, как думаешь?

— Но он же сам отправил ее на экспертизу.

— Ловкий ход. И себя, и приятеля своего увел от подозрения… Для обоих Стельмах был как кость в горле…

— Не в ту сторону идешь ты, Потапыч… — сказал Сергей.