Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание

— Простите, Санин… Но это вам объяснит майор.

— Позже, чуть позже, — поспешно добавил Кондауров. — А сейчас вас проводят в другую комнату. Прошу немного подождать.

Он подозвал к себе белобрысого лейтенанта, сказал очень тихо, но Виктор услышал: «Головой отвечаешь. Глаз с него не своди».

В коридоре, оставшись один на один с лейтенантом, Виктор почувствовал вдруг прилив возбужденной радости, будто упали наконец крепко стягивавшие его путы. Вернулась пригасшая под влиянием Шеленбаума уверенность, и он, уже улыбаясь, снисходительно осмотрел жалкую фигуру лейтенантика.

«Майор приказал проводить меня до выхода и попросить прощения за беспокойство… Проводить до выхода… Потом ты забудешь мое лицо, мою внешность… Ты ведешь меня к выходу… Вернешься, доложишь майору…»

Минуты через три в кабинете Кондаурова появился белобрысый лейтенант.

— Ваше задание выполнено, товарищ майор!

— Какое задание? — поднял на него глаза Кондауров.

— Я проводил Санина. Извинился перед ним.

— Что?! — рявкнул Кондауров.

— Как вы приказывали… — сжался лейтенант.

— Кто? Я? — Кондауров с надеждой глянул на Шеленбаума.

Профессор растерянно произнес:

— При мне вы такого приказа не давали.

— Как не давали? — Лейтенант сморщил лицо, словно готов был расплакаться.

— Вот что, дорогуша, — вновь обрел спокойствие Кондауров. — Срочно догони его. Верни сюда. Выполняй!

Страдальческое выражение лица лейтенанта преобразилось в отчаянное. Он по-прежнему стоял у дверей, переминаясь с ноги на ногу.

— Ты что, не понял? Это приказ!

Лейтенант мучительно выдавил из себя:

— Но я… Я забыл, как он выглядит.

— Что? — снова рассвирепел Кондауров. — Видите, Матвей Самуилович, с кем приходится работать.

Но и с Шеленбаумом произошло что-то непонятное. Он осел, сгорбился, прикусил губу, точно сдерживая боль.

— Знаете, уважаемый, и я забыл.

— Что? — третий раз воскликнул майор. Но в обесцвеченном голосе его уже не было ни гнева, ни удивления. — И вы? Как это так? Забыли? Ничего не понимаю. — Он помолчал. Рот у него остался открытым, как у идиота. Взгляд уперся в невидимую точку, висевшую в воздухе. — Знаете, и я… — Внезапно он рассмеялся. — Вот мастер, вот ловкач! Не кажется ли вам, Матвей Самуилович, что он играл здесь с нами, как с тупыми малолетками? Доказал, что он — это не он, что не грабил, не обманывал. Убедил лейтенанта, что я приказал отпустить его.

— Постгипнотическое внушение, — с мрачной убежденностью промолвил Шеленбаум.

Но Кондауров не услышал его, продолжил, все еще глядя в невидимую точку:

— Талант, Богом данный. Талант у стервеца. Надо же, всех обыграл! Всех в дураках оставил. Как вы на это смотрите, господин Шеленбаум?

— Как на фантастическую гипотезу.

Старый профессор, доктор психологических наук Матвей Самуилович Шеленбаум сидел побитый и униженный.

Предо мной последняя фотография альпиниста, покорившего Эверест. Скелет почти занесен снегом. Костлявая рука сжимает древко, с которого ветер сорвал полотно флажка.

Легко обретенная свобода подействовала дурманяще, окружила его аурой беспечной умиротворенности. Воображение угодливо представляло злого, хмурого майора и сгорбившегося на стуле профессора Шеленбаума.

Но пьянящая умиротворенность была поверхностной, искусственной. Где-то в глубине (а он упрямо не хотел замечать этого) трепетала подленькая боязнь. Та самая, которая заложена предками в генах и от которой невозможно избавиться. Боязнь бушующей стихии, боязнь растревоженного зверя, боязнь наказания за совершенный проступок.

Инстинкт самосохранения отчаянно пытался изгнать ослабляющую боязнь, вызывая, возбуждая в душе защитную реакцию — гневную обиду. Его, кажется, оскорбили. Это его-то, кто уже поверил в свою неприкосновенность, кто познал собственное верховенство! Оскорбили даже не его, а ту планетарную силу, которая избрала Виктора для чего-то очень важного!

Все это — беспечная умиротворенность, подленькая боязнь и скрытая еще обида постепенно смешивались в нем, как в реторте, бурля, кипя, требуя выхода.

И от этого он растерянно улыбался, пугливо оборачивался к заднему окну машины (нет ли погони?) и мстительно сжимал кулаки.

Все так же воровато оглядываясь, взбежал по лестнице, открыл дверь, быстро-быстро сложил все в чемодан, бросил на стол пачку денег, торопливо написал: «Спасибо за все. Не вернусь. Уезжаю в Киев».

Сказал водителю:

— В хорошую гостиницу. Подальше от центра.

Деньги отодвинули в сторону ненавистную всем подставку с надписью «Мест нет», открыли ему дверь одноместного номера затерянной в городских недрах трехэтажной гостиницы.

Вспомнил: сегодня у него премьера! Сразу стушевались, затихли волнения. Он бережно снял свой артистический костюм, аккуратно повесил в шкаф на плечики и лег в прохладную постель. Хотел немного отдохнуть, успокоиться, но не получалось: слабо, но все еще будоражило мутное недовольство тем, что произошло.

Незаметно отвлекся, уплыл в будущее действо, где он преподносит очарованным зрителям таинственные и непонятные явления.

А когда до концерта осталось два часа, его стало подгонять нетерпение. Уже скоро, совсем скоро все узнают, кто есть на самом деле этот тихий маленький Виктор Санин!

У входа в парк, где за деревьями прятался Дом культуры, увидел объявление:

Уникальные психологические опыты ВИКТОРА САНИНА Проникновение в тайны души Чтение мыслей на расстоянии Внушение без гипноза И многое, многое другое, что пока остается загадкой для науки.

Сияющий директор встретил его в фойе.

— Аншлаг! Все двести шестьдесят билетов проданы! Ваш гонорар будет солидным.

— Я работаю бесплатно, — сухо ответил Виктор.

Директор изогнулся над ним знаком вопроса.

— Не понял?

— Куда мне идти?

— Да-да, пожалуйста… — ожил он и побежал вперед, пробивая дорогу в тараканьем скоплении зрителей.

Виктор не волновался. Настроился на спокойствие, уверенность, успех.

Он уже не раз заочно переживал первые ощущения от своего выхода на сцену. Но произошло совсем неизведанное.

Пыльный занавес тяжело раздвинулся, и в сурово притихшем полумраке засверкали зрачки сотен глаз. Жуткое впечатление: ты окружен в ночном лесу стаей волков, застывших в ожидании. Что-то колыхнулось в груди зябко и тревожно.

Он машинально сделал два предусмотрительных шага вперед и не заговорил, а услышал фальшивый, слегка вибрирующий голос.

— Друзья мои! Буду краток. Я не факир, не маг, не иллюзионист. В моих психологических опытах не будет обмана. Вы сами примете участие в них, сами попробуете разобраться в никем пока еще не объясненных возможностях человеческого разума.