Александр Щелоков - Переворот [сборник]

— Как мне вас называть? — спросил Суриков.

— Зовите просто Садек, я не обижусь.

— Садек, значит, честный. Верно? Красивое имя.

— Мне нравится.

— Почему Бобосадыков назвал вас «афганцем»?

— Нас всех так зовут. Которые оттуда…

— Воевали?

— Было.

— Обошлось? — Суриков спросил это с особым значением. Садек понял.

— Немного царапнуло, — он машинально провел рукой по шее от затылка к спине. — Осколок. Мина.

— Есть награды?

— Орден. Красная Звезда. И медаль. Зэбэзэ.

— «За боевые заслуги», — перевел для себя Суриков сокращение. — Почему колодки не носите?

— Носил, — сказал Садек и смущенно улыбнулся. — Потом снял. Бобосадыков стал называть меня «аз ма кахра-ман». Наш герой, значит. Я перестал их носить.

— Выходит, у Бобосадыкова нет наград. Я правильно понял?

— Не будем об этом, ладно? Он сам по себе, я сам…

— Хорошо, — согласился Суриков. Ему понравилось, что Садек не захотел злословить о своем шефе. — Теперь такой вопрос. Почему именно вас назначили ко мне в помощь?

— Мой ответ вас не обрадует.

— Валяйте, Садек, я привык огорчаться.

— От вас отделались. Меня считают слабым работником. Поэтому и не пожалели для вас.

— Ответ честный. А все ли в нем правда?

Садек вопросительно вскинул брови. Он не совсем понял, о чем его спрашивали.

— Вы сами считаете себя слабым работником? — повторил вопрос Суриков.

— Я доложил, что думают обо мне начальники. Что о себе думаю я, не так уж важно.

— Вы готовы поработать со мной?

— Так точно.

— О вас хорошо отозвался Эргашев. Я ему задавал вопрос, почему именно вас прикомандировали ко мне. Он считает, что сделано это сознательно. Если у меня дела не сложатся, можно будет свалить на вас.

— Не свалят, — упрямо сказал Вафадаров. — Все у нас сложится. Я так говорю.

Семья Вафадарова жила в старом квартале в глубине узкой улицы, кривоколенной и пыльной. Глухой глинобитный дувал двухметровой высоты делал двор похожим на крепость. Деревянная калитка, сколоченная из толстых плах, казалось, была способна выдержать удары тарана. Все здесь выглядело крепко, надежно, по-крепостному. Низкая притолока в проходе требовала от входящих во двор наклонять голову. Надпись на калитке, сделанная неровными черными буквами, гласила: «СУРХАБИ». Здесь же был прибит металлический номер «21». «Очко», — Суриков вспомнил разговор в Домодедове со свидетелем Милюковым и улыбнулся: «Выигрышная примета». Он толкнул калитку, и та без скрипа открылась.

— Входите, прошу, — предложил Садек и приглашающе показал рукой внутрь.

Суриков вошел и замер, удивленный. Перед ним открылся чистый, ухоженный зеленый двор. Все здесь резко контрастировало с неживой, грязной общественной территорией улицы. К приземистому одноэтажному зданию с верандой — айва-ном — вела выложенная желтым кирпичом дорожка. По ее бокам круглились аккуратно постриженные кустики туи. Слева от дорожки блестела поверхность дворового водоема — хауза. Справа густел сад — стояли яблони, абрикосовые деревья, гранаты. Пахло свежестью и сохнущим сеном.

— Красиво у вас, — сказал Суриков. — Даже воздух иной.

Он остановился и вдохнул полной грудью;

— Здесь все сделано своими руками, — сказал Вафадаров гордо. — Десять лёт отец потратил на дом. Я как мог помогал. Братья. А вот и сам папа.

Из-за дома на дорожку вышел старик. Седобородый, с лицом выразительным, словно вырезанным из дерева, — крупные морщины, резко очерченные глазницы, крутые скулы придавали ему скульптурную монументальность. Старик двигался прямо, и Суриков почему-то подумал, что некоторым полковникам, чьи кителя не сходятся на животах, стоило бы позавидовать такой выправке.

— Салам, уважаемый, — протягивая обе руки гостю, произнес хозяин. А когда услыхал ответ, произнесенный на таджикском, глаза его засветились удовольствием. — Если бы вы, уважаемый, знали, какое наслаждение ощутило ухо моей души, вкусив сладость ваших приветствий на родном языке, вы бы не заставили меня столь долго ждать радостной встречи и пришли пораньше.

Суриков понял тираду как желание старика испытать, чего стоят языковые познания гостя, и принял вызов. В свое время, говоря полковнику Лосеву, что изучил язык за годы службы на заставе, Суриков умолчал о причастности к делу красивой женщины. Именно с ней, учительницей таджикской литературы, он осваивал тонкости чужого красивого языка. И теперь счел возможным показать свою способность к восточному красноречию.

— Благодарю вас, мухтарам, — обратился Суриков к хозяину дома и прижал руку к сердцу. — Но, пожалуйста, не произносите больше похвал. Аркан удовольствия может оказаться сильнее моей слабой воли, и я не уйду от вас, забросив дела, забыв о долге.

Старик засмеялся весело и открыто. Глаза его лучились радостью.

— Э! — сказал он по-русски, обращаясь к сыну. — Где ты отыскал поэта, которого мы до сих пор не знали? Тебя обманули, Садек, он совсем не из милиции.

Напряженность, которая держала Сурикова с утра, мгновенно улетучилась. Внутри стен этого дома он ощутил тепло доброжелательности, которое располагало к дружбе. Они пообедали, съев по глубокой тарелке шорбы — наваристого острого супа, по шампуру кебаба — мяса, запеченного на огне, приправленного пряностями и зеленью. Потом, отдыхая, пили чай вприкуску с изюмом, который хозяйка подала на большой керамической тарелке. За обедом о делах не говорили. И лишь потом, когда хозяин дома, пожелав молодым успеха, ушел отдохнуть, Суриков изложил суть дела, ради которого приехал в Кашкарчи. Садек слушал, не перебивая, не переспрашивая, не задавая вопросов. И лишь когда Суриков предупредил об осторожности, с какой следует распутывать клубок, Садек изрек:

— Это точно. Что-что, а концы обрезать здесь умеют. Чисто. Всегда хирургически.

— Когда вы готовы начать? — спросил Суриков.

— Как только прикажете.

— Тогда берите на себя Локтева Виктора Ивановича. Надо выяснить о нем все, что можно. Имущественное положение, круг знакомых. Но все это надо делать гонко.

— Сделаю.

— Не обижайтесь на вопрос: с чего начнете?

— С адреса, — сказал Вафадаров. — Составлю списочек человек на шесть. Пока Маргарита Сергеевна в адресном будет их готовить, между делом сам найду адрес Локтева.

— Для чего список? — спросил Суриков испытующе.

— Чтобы о нем немедленно доложили Бобосадыкову.

— Так уж и немедленно, — усомнился Суриков. — Дел у вашего шефа нет поважнее…

— Может статься, есть. Одно из них — быть в курсе, чем вы заняты.

— Чтобы доложить в райком Утежану Бобоевичу?

Вафадаров махнул рукой.

— Это не самое главное. По-моему, и Бобосадыков и Уте-жан Бобоевич одинаково докладывают обо всем еще кому-то.