Александр Щелоков - Переворот [сборник]

Крымов встал.

— Теперь еще, — остановил его Штанько. — Никаких финтов, мой генерал. Я краснодеревщик, работаю чисто. Всегда со страховкой. Если со мной после работы что-то случится, заказчикам не поздоровится. Береги меня, мой генерал.

— Вася! — Крымов картинно развел руками. — Видит бог, с тобой я играю честно.

— Мое дело предупредить.

— Считай, ты это сделал. А теперь верни фотографию… Отсчет времени жизни Резо Иосифовича Шарадзенишвили пошел с минуты, когда твердый листок фотобумаги вернулся в блокнот Крымова.

После потери главной своей колонии — России Великая Грузия утратила имперский статус и стала жить свободой и воспоминаниями о русском хлебе с маслом. Именно в это время Георгий Пагава из кахетинского городка Сагареджо, который не на каждой карте найдешь, открыл в Москве шикарный ресторан «Табака» и сразу стал считаться «новым русским». Конечно, злые языки болтали, что и ресторан-то принадлежит не Пагаве, и денег у того, кроме грузинских купонов, не было, что дело фактически финансировал другой «новый русский», Резо Шарадзенишвили, но Георгий Пагава опровергал сплетни.

— Кланус, — говорил он. — Бладь буду, хозяин здэс я. Резо мой друг, мой рэсторан лубит и суда ездит, да. Часто ездит. А хозяин — я.

Достоверно известно одно; название ресторану выбрал сам Пагава. Родилось оно в творческих муках поиска.

— Как зват будэм? — спросил Пагава своего приятеля, знатока русского языка из тбилисского района Сабуртало Гуревича- Кобалию.

— Жар-птица, — предложил тот. — Это звучит красиво и очень по-русски.

— Жарэный птис? — усомнился Пагава. — Это плохо. На-вэрно, лутше «Жареный куриц».

— Тогда уж «Цыпленок табака», — подсказал знаток грузинской кухни Гуревич-Кобалия.

— Ва! — согласился Пагава. — «Табака» — это замэчателно!

Ресторан Пагавы с морем грузинских вин московского розлива, дагестанского коньяка с этикетками грузинского «Самтреста» и цыплятами табака из подмосковного совхоза «Птичное» стал излюбленным местом тусовки черноусых крутых парней, носивших как форму длинные черные пиджаки, и их боссов, щеголявших в бордовых пиджаках с золотыми пуговицами. Над этой армией полууголовной и уголовной вольницы глыбой возвышался Резо Шарадзенишвили, босс боссов московской Грузии.

Когда Резо в плотном окружении телохранителей появлялся в ресторане и шел к любимому столику, который не смел занимать никто другой, ресторанная публика прекращала разговоры. Все всячески старались обратить на себя внимание босса, кланялись ему, приветственно махали руками, плыли улыбками. Здесь Резо величали не иначе как «батоно», что эквивалентно русскому «мой господин».

У входа в ресторан Резо всегда встречал сам Пагава, высокий жилистый мужчина с носом, чуть меньшим, чем у североморской птицы тупика. Распахивая руки для объятий, Пагава неизменно говорил:

— Когда вы приезжаете, батоно Резо, наступает праздник моей души.

Он сам помогал официанткам обслуживать высокого гостя, а после трапезы провожал его до самого выхода.

За день до выбранного срока Штанько с видом фланирующего бездельника прошелся по улице мимо ресторана «Табака». Возвращаясь, вошел в телефонную будку, снял трубку, огляделся, подсунул руку под металлическую полочку и закрепил под ней петарду на магнитной держалке. Теперь стоило подать радиоимпульс, безобидная хлопушка должна была взорваться с громким пугающим звуком.

В день акции полковник приехал к месту работы за два часа. Вошел в заранее избранный дом. Лифтом поднялся на десятый этаж. Прошел по лестнице к чердачной двери, открыл отмычкой тяжелый висячий замок. Из масленки, предназначенной для швейной машины, обильно полил дверные петли — чтобы не скрипели. Подождав немного, пока масло протечет на всю длину шкворней, потянул металлическую створку на себя и, пригнувшись, вошел на чердак.

Оглядевшись, он подошел к слуховому окошку, выходившему на улицу. Обзор отсюда был прекрасный. Дорога просматривалась до следующего перекрестка. Вход в ресторан виднелся как на ладони.

Штанько натянул на руки тонкие прозрачные хирургические перчатки. Раскрыл большую черную сумку, в которых торговцы-челноки таскают по базарам товары, достал оттуда аккуратно свернутую в рулончик полиэтиленовую пленку. Размотал ее и постелил у окна. Вынул разобранный на части малокалиберный карабин. Достал отвертку. Встав на пленку коленями, ловкими и в то же время неторопливыми движениями стал собирать оружие. Плотно закрутил хвостовой винт, добившись совмещения прорези с риской на металле прилива хвостовика. Надел на ствол кольца, подтянул стяжные винты. Вытащил глушитель, завернутый в обрывок газеты «Волжская трибуна» за минувший год. Детективы, которые пойдут по его следам, любят подобного рода улики, и не подбросить им их просто нечестно.

Навернув глушитель до отказа, Штанько осмотрел карабин со всех сторон и вдвинул в пазы основания полозки оптического прицела. Совместил контрольные риски, затянул винты крепления. Осторожным движением открыл затвор и вынул его из ствольной коробки. Достал из сумки патрон, за которым тянулись два проводка — систему лазерного контроля.

Улегся поудобнее на полиэтиленовой подстилке, взял оружие, вставил патрон в патронник и прицелился в доску кинообъявлений, висевшую на стене дома в конце улицы. Красный глазок лазерного луча хорошо просматривался в прицеле. Подведя световую точку к центру буквы «о» в слове «ОНА», анонсировавшем новый кинобоевик, совместил с той же буквой перекрестие прицела.

Сделав дело, отложил карабин, достал два патрона с золотистыми пулями. Вложил их в магазин. Нажимая пальцем на гильзы, проверил, хорошо ли работает пружина подавателя. Остался доволен. Взглянул на часы. Ждать оставалось немного.

Резо вышел из ресторана, окруженный охраной. Четыре крутых прикрывали его своими телами со всех сторон. Когда группа двинулась к стоянке машин, позади нее раздался взрыв. Это сработала петарда, установленная Штанько. Четыре настороженных боевика разом обернулись на звук. Их руки привычно рванулись за пазухи пиджаков.

Плотный заслон телохранителей сломался. Перекрестие прицела легло на переносицу Шарадзенишвили, в точку, где сходились две черные линии густых красивых бровей.

Палец ласково потянул спуск. Затыльник приклада привычно толкнул в плечо. Быстро передернув затвор, Штанько выкинул стреляную гильзу, вогнал в патронник новый патрон.

— Резо не ощутил боли, но лицо его перекосила гримаса: углы рта растянулись в стороны, нос словно сплюснулся, глаза закатились в подлобье и мертво уставились на мир белками, подернутыми мелкими красными прожилками.