Александр Щелоков - Переворот [сборник]

Штанько произнес последнюю фразу тихим, вкрадчивым голосом, каким обычно врачи сообщают родственникам тяжело больных о близости печального исхода.

— Не понимаю вас, — сказал Шапиро отчужденно и нервно забарабанил пальцами по деревянному подлокотнику кресла.

— Давайте, генерал, не испытывать друг друга на здравый смысл. Если вас мало заботит моя дальнейшая судьба, я разочаруюсь в вас, как в партнере. Но коли она вас волнует, спешу предупредить: оставьте опасные мысли. Я достаточно искушен в подобных делах, чтобы позволить обыграть себя каким-то образом. Учтите, ваша личная безопасность, честь, репутация — все теперь тесно связано с моей жизнью.

— Это похоже на шантаж, — сказал Шапиро недовольно. — Или я ошибаюсь?

Он оставлял полковнику шанс для почетного отступления. Но тот его не принял.

— Ошибаетесь, — сказал он. — Шантаж — это желание заработать за счет угрозы разоблачения. Мой заработок в полной мере будет зависеть от сохранения нашего договора в тайне. В данном случае я просто предостерегаю вас, генерал, от неверных решений. Надеюсь, с этим предупреждением вы познакомите и своих работодателей.

— В отношении вас никто ничего че замышляет, — сказал Шапиро после некоторого раздумья. — Все ваши опасения беспочвенны. Впрочем, если у кого-то такие замыслы против вас возникнут, что я смогу сделать?

Штанько улыбнулся, тряхнул седой головой. Добрая лучистая улыбка осветила его круглое лицо.

— Мой генерал! — воскликнул он с юным энтузиазмом. — Даже странно слышать от вас такое! Вы должны, более того, вы сделаете все, чтобы ни у кого такой мысли не возникало. Меня нельзя убрать, не задев вас и ваших работодателей. Система возмездия сработает автоматически, будьте уверены. И она вне ваших возможностей предотвратить ответ. В один миг миру станет известно все. Даже этот наш разговор…

Штанько протянул руку в сторону. Шапиро проследил за направлением этого движения и увидел, что полковник снял газету, прикрывавшую снятую с телефонного аппарата трубку. Она лежала на толстой книге телефонного справочника «Вся Москва», развернутая микрофоном к беседующим. Шапиро сделал движение рукой, но полковник опередил его и положил трубку на аппарат. Теперь он уже не улыбался.

— Вы опасно играете, Василий Васильевич, — сказал Шапиро жестко и властно. — Существует масса методов борьбы с шантажом…

— В данном случае таким методами вы не располагаете. — Штанько говорил в том же жестком и властном стиле. — Либо мы равные партнеры, либо потеряем все вместе. Вам, учтите, терять больше, нежели мне. Кстати, если кто-то вздумает взять меня и горячим утюгом будет гладить по пузу, эффекта не будет.

Полковник вынул из пластмассового пенала, лежавшего рядом с ним, большую иглу, поднял левую руку, развел пальцы в стороны и проткнул ткань между большим и указательным.

— Это в опровержение ваших слов о существовании разных методов заставить человека изменить мнение.

Штанько покрутил ладонью, демонстрируя иглу, пронзившую руку насквозь.

— Будьте добры, генерал, помогите вынуть…

— Увольте, — сказал Шапиро сухо.

Штанько улыбнулся.

— Как угодно, ваше высокопревосходительство. — Он двумя пальцами резко потянул иглу, вынул из тела и небрежно швырнул в пенал. Падая, игла тихо звякнула. — Как вы считаете, мы договорились?

— Да, конечно, полковник.

— Дата?

— Вам ее назовут дополнительно. Но вы торопитесь.

Демократическая вольница способствовала появлению в России уникального явления: на президентских выборах избиратели не столько голосуют за достоинства нового кандидата, сколько выражают недоверие уже отсидевшему срок на троне предшественнику. Именно на волне такого протеста избирателей и всплыл к президентскому креслу Елкин Борис Иванович, политик беспринципный, недалекий, наделенный сполна одним качеством: ради собственного возвышения обещать избирателям златые горы, молочные реки и самые низкие цены в мире на самую дорогую водку.

Вознесясь над обществом и обштопав всех своих конкурентов, Елкин быстро понял: в кандидатов избиратели швыряют тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. В неугодного президента могут швырнуть нечто более увесистое, например, противотанковую гранату. Поэтому одним из первых деяний президента стало учреждение корпуса личной стражи, которому в лучших демократических традициях он присвоил наименование «Службы охраны президента» — СОП. Во главе организации, сразу вознесшейся над остальными федеральными силовыми структурами — контрразведкой, разведкой, армией и органами внутренних дел, встал доверенный человек президента, его второе «я» генерал-майор Иван Афанасьевич Дружков.

С лицом овальным, широкоскулый, с ехидными узкими губами, с глазами проницательными и пройдошистыми, в зависимости от точки зрения его можно было назвать и честным служакой, и авантюристом. Особо сильно последнее качество подчеркивал его властный подбородок. А крепкая бычья шея к тому же свидетельствовала о незаурядных резервах физической силы генерала.

В воинском звании Дружков не преуспел, но должность начальника СОП давала ему возможность ощущать себя выше всех многозвездных генералов армии и внутренних войск, вместе взятых. Это его превосходство выражалось хотя бы в том, что при встречах не Дружков первым протягивал руку многозвездным, а они сами старались поймать и пожать раньше других его цепкие твердые пальцы.

Ежедневно, ежечасно общаясь с президентом, Дружков быстро разобрался в том, что посвятил себя служению человеку мелочному, недалекому, но в то же время властолюбивому, упрямому и крайне мстительному. Ко всему его шеф был тугодумом, который не мог оценить и принять точку зрения советников, если она шла вразрез с тем, что втемяшилось в его голову ранее.

К тому же президент пил. И еще как. На водку он был крепок. Мог запросто высадить бутылку, вторую, не проявляя заметных признаков опьянения. В какой-то неожиданный момент его самоконтроль ослабевал, и очередная, самая малая рюмка, казалось бы, ничего не значащая для бугая, каким президент выглядел со стороны, враз сбивала его с ног. Он не шатался, не качался на ходу, не двигался пьяной походкой, а сразу падал, как подрубленное дерево, грохаясь огромным телом о землю, о пол — в зависимости от того, где его настигала отключка. Главное в таких случаях для охранников было не пропустить момент, когда сознание начинало выключаться. Протяни они руки к драгоценному телу чуть раньше, президент мог яростно рявкнуть: «Я что, на ногах не держусь?! Уберите руки, поганцы!» Слегка опоздаешь, падающую камнем тушу уже не удержишь. Ловкость подхвата считалась высшим достоинством тех, кто сопровождал президента по пятам.