Игорь Тихорский - Лунный свет[ Наваждение Вельзевула. Платье в горошек и лунный свет. Мертвые хоронят своих мертвецов. Почти конец света]

— Это если близкий мертв.

— Или пребывает в затруднительном положении.

— А посмотри на бультерьеров на улицах.

— Я не ставлю их в один ряд с людьми. К сожалению, их становится все больше и больше.

— Норма — понятие большинства. Когда быков станет больше обычных людей, то нормой будут именно они.

— Павел Александрович, вы забываете, что, во-первых, Россия — не вся планета, а во-вторых, когда быков будет большинство, человечество погибнет. Останутся животные в людском обличье.

— Странно слышать подобное из уст человека, который не признает обычных чувств, свойственных каждому.

— Этого я не говорил. О, Павел Александрович, эврика! Озарение. Новая теория… Проявите любопытство?

— Ладно. Итак?..

— Мы все существуем в бреду высшего существа.

— Как?!

— Смотрите. Вы спите и видите сон. Людей, животных, дома, дороги, леса, траву. И вы же во сне можете слышать, видеть, говорить. Вот и идея. Мы все находимся в чьем-то сне. И пока этот кто-то спит и видит нас — мы есть, а стоит ему проснуться — и Вселенная гибнет. Ничего мыслишка?

— Есть над чем подумать.

— Всегда есть над чем подумать. Загадками земля полнится, и от успешного их разгадывания зависит наша дальнейшая судьба.

У Паши Непринцева украли ручку. Ручка была с золотым пером, с маленькими смешными белыми звездочками американского флага и изящным колпачком.

Ручку украли, сомнений нет. Паша никогда не забывал, где оставлял свои вещи. Пестро раскрашенный «паркер» всегда красовался на краю старого рабочего стола. Теперь он исчез. Угас, подобно падучей звезде. Пропал во тьме веков.

К сожалению, в кабинете перебывало очень много народу, и, когда Непринцев хватился, было слишком поздно искать подлого обидчика.

Паша задумался. Поплакал горючими слезами. Составил подробный список заходивших и отправился по этажам.

У каждого внесенного в список Паша невзначай, посреди глупого трепа, просил ручку. Никто не вызывал подозрений.

Наконец «паркер» удалось обнаружить и изъять у растерянного таким поворотом событий Юдина. Непринцев поразмыслил, не набить ли Юдину морду, сверил весовые категории и с грустью удалился.

Теняков отдыхал душой посредством раскладывания пасьянса прямо на рабочих бумагах. Невинное развлечение, которому он научился у одного из многочисленных внеслужебных приятелей.

Выглядел Сергей как никогда внушительно.

— Ну, отловил маньяка? — забавлялся он.

— Чем выеживаться, как Холмс в подъезде, помог бы. Я запутался.

— Что у тебя?

Непринцев подробно объяснил.

— Всего-то?! Затребуй у товарищей генералов охрану для девчонки.

— Всего-то… Картинка без вранья: я вымаливаю у генералов охрану. Застебут, — хмуро пробормотал Паша. — Им самим телохранители позарез, задницы сторожить.

— А как эксперты?

— Э-э…

— Понял. — Теняков безнадежно кивнул. — Но ты сам уверен, что это Андреев?

— Ни в чем я теперь не уверен. Андреев — больной, его приятель — тем более. Есть у них такой Андрей Весленко, я проверял. Про него шизик сказал: «Вспомнит спустя неделю и истерику закатит».

— Точь-в-точь, как Судашева говорила. — Сергей положил еще карту. — Милый расклад.

— В чем смысл? — заинтересовался специалист по маньякам.

— Гляди. Меня подружка учила. Она десять лет этим балуется. Словно других развлечений нет. Так вот…

— Погодь, момент. Десять лет…

— Ну да…

Бывший афганец недоуменно поднял брови.

— Десять лет… Костик учился с Аней десять лет. И с Любой. И с Мариной тоже.

Как уже говорилось, память у Непринцева феноменальная.

— Выходит, все же Андреев?

— Дьявол! И Весленко с первого класса вместе. У-у…

— Кто-то из них, — глубокомысленно изрек Теняков.

— Да. Андреев или Весленко… Думай, кретин, думай!

— Это сложно. Так тебя учить играть? Вернее, это не игра.

— Минутку… Эх…

— Отдохни. Разрядись, музычку включи. «Это все, что останется после меня… Это все, что возьму я с собой…» О, прикинь, какие перчаточки урвал… — Сергей двумя пальцами достал из-под бумаг перчатку. — Клевая вещь. Не рвутся. Последнюю пару штук купил.

Непринцев широко раскрытыми глазами тупо уставился на перчатку. Зрачки его расширились.

— И главное, бабка упорная попалась. Я ей: «Почем?» А она от мороза бело-красная, как польский флаг, а… Эй, ты чего?

— Ничего, — осипшим голосом прошептал Паша. — Абсолютно ничего.

Он вообще не любил свет. Тень была его стихией, как небо для птиц. Но птицы живут на земле, и ему приходилось идти на жертвы, бодрствовать утром. Спал он только днем. Ночью смотрел на улицу, на стекающие по стеклу струи дождевой воды, колышущиеся ветви деревьев, напоминающих уродливых зверей, на проносящиеся мимо освещенные тусклым светом чудом уцелевших уличных фонарей машины, на сине-черные контуры облаков в звездном небе. Окна соседних домов, вспыхивающий и гаснущий яркий электрический свет вызывали ненависть. Удивительно, сколько людей не спит ночью. Зачем они это делают? Они не способны оценить всю красоту ночи. Лишь он один понимает ее. Они с тьмой — родственные души. Они понимают друг друга, как давние любовники, без слов. Их кредо — молчание. Действие лучше любой говорильни. Отчего все боятся ночи? И они еще смеют утверждать, что любят ее. Мифические страхи оказывают угнетающее действие на их душонки.

Погрузиться в ночь, слиться с ней воедино всегда было его самой заветной мечтой. Родители назвали бы это очередной детской блажью. А он уже давно не ребенок. Пусть они считают его таким, смеются над его забавными поступками, нелепыми словами, пусть веселятся. Они неспособны оценить все величие его помыслов, чистоту побуждений. Пребывая в искусственно созданном собственном мирке, они перестали видеть реальность.

Пускай.

Родные раздражали его. Многочисленные дядюшки и тетушки, двоюродные братья и сестры, слишком умные для застольных бесед, но слишком глупые для понимания элементарных, азбучных истин.

Они не имели главного — воображения. Он открыл действительную глубину воображения, ту, которая позволяла творить, быть властителем Вселенной с ее извечными хлопотами, задачами, достижениями. Но он не хотел слыть Создателем, достаточно и одного. Он мечтал о разрушении. Человечество гораздо больше заслуживало разрушения. За те обиды, что люди причинили ему, они достойны смерти. Обида — чувство, не свойственное властелину, потому он не мстил, всего лишь выполнял свой долг. Долг — существительное. Омерзительная часть речи. Можно ли поймать Создателя? Творца? Разрушителя? Вопрос вечный, все равно что быть или не быть. Конечно, быть, черт возьми. Для чего иначе ты появился? Для чего появились эти люди? Он тоже человек. Только он способен измениться, остальные — нет.