Ричард Штерн - Башня

Но Кэти только покачала головой. Обеими руками отбросила волосы за плечи.

– А тебя оставить тут в прострации? Ни за что. Когда человек слишком долго копается в себе, выясняется, что ему там ничего не нравится, вообще ничего. И вся его жизнь, оказывается – сплошная ошибка, одно недоразумение. Оказывается, все эти годы он только тем и занимался, что пытался выяснить, кто он такой, – ну знаешь, как это пишут в романах, – и расковыривал все свои болячки, но в конце концов нашел только жалкое скукожившееся «я», запутавшееся в своей ночной сорочке, и ничего больше, но что еще хуже, это жалкое недоразумение над ним еще и насмехается.

Она замолчала, чтобы перевести дух.

Зиб ответила медленно и серьезно:

– Да, ты права. Еще и насмехается.

Кэти некоторое время не знала, что ответить:

– Тяжело тебе будет, девонька. Вам, патрицианским типам, и в голову не приходит мысль об ответственности за собственные неудачи. Он...

– Ты так думаешь, Кэти? – Голос был ее, но звучал, как совершенно чужой, задавая вопрос, о котором Зиб никогда не задумывалась. – Да?

– Ну, все не так плохо. – Кэти иронически усмехнулась, признавая, что преувеличила.

– Но кое-что в этом есть?

«Неужели Нат думает так же? ».

– Знаешь, – ответила Кэти, – эти девичьи проблемы, – она снова улыбнулась, – мы безоговорочно решали только в нашем лагере в Кикапу у костра, после ужина, и тогда главной проблемой было: «Когда начинать носить лифчик»..

– Я ведь тебя о чем-то спросила, Кэти, – сказала Зиб. – Скажи откровенно, что ты обо мне думаешь.

Кэти заколебалась:

– По-моему, ты просто напрашиваешься!

Она помолчала:

– Ну ладно. Тогда так: я ходила в школу в сельской местности, куда добрую сотню человек привозили на автобусах. Автобус был единственной возможностью добраться туда – нас свозили каждый день с территории в сто пятьдесят квадратных километров. Где училась ты? В пансионе мисс Икс или миссис Игрек? Я училась в колледже, название которого ты никогда в жизни не слышала. А ты? Вассар? Или Смитсоновский колледж? Уэлсли-колледж? Рэдклифф? Мой отец ходил в ту же школу, что и я, только он ее не окончил, потому что начался кризис и дед оказался без работы, так что отцу пришлось идти работать куда возьмут, чтобы хоть что-то приносить домой. Твой отец закончил Гарвард? Или, может быть, Йель? Меня бы не удивило, если бы и вас затронул кризис, да так, что осталась всего одна яхта, не больше. Но ваши-то знали, что это временные неприятности, не более, а для моих наступал конец света. Главная разница между тобой и мной в том, что ты, что бы ни делала, все считаешь правильным, потому что другого и быть не может. А я должна раздумывать и проверять каждый свой шаг, потому что, сколько я себя помню, Хорны всегда оставались с носом, и я, возможно, буду первой, кому удалось прорваться, но, может быть, их гены во мне только ждут момента, чтобы показать свои когти.

Кэти помолчала:

– В этом и заключается разница в происхождении и культурном уровне.

– Я не знала, Кэти. Мне никогда и в голову не приходило.

– Но вот чего я не хочу от тебя слышать, продолжала Кэти, – так это, что я – бедняжка.

– Не услышишь. – Зиб задумалась. – Ты знаешь Ната и говоришь, он порядочный человек. Нат...

– Он наконец плюнул тебе в лицо? – Тон Кэти говорил больше, чем слова.

Зиб подняла голову.

– А ты ожидала, что это случится? Ждала, когда же это произойдет?

«Но почему она не чувствует даже обиды? »

– Ну, не то чтобы в редакции уже держали пари, – ответила Кэти, – но всем было совершенно ясно, как у вас обстоят дела.

Она поднялась:

И вот доказательство, там творится Бог весть что, а ты здесь сидишь и читаешь эти бредни.

Наконец-то они дошли до сути, до голой, неприкрытой правды.

– Я думала о себе, – ответила Зиб, и без всякого усилия над собой продолжала: – О том, что происходит в городе, я не имела понятия, – потом добавила: – Видно, у меня вошло в привычку думать только о себе.

– Да уж, – ответила Кэти И вышла из комнаты.

Маленький приветливый домик в Гарден-Сити. Зеленый газон, цветущие белые петуньи, баскетбольное кольцо с сеткой на воротах гаража, огромная телевизионная антенна на вершине кирпичной трубы, нацеленная поверх крыши в сторону города.

Жена Пата Харриса открыла ему дверь в облегающих розовых джинсах, теннисных туфлях того же цвета и полосатой «под арестанта» футболке. Ее волосы были накручены на синие пластмассовые бигуди. Она была молода, привлекательна и очень хорошо об этом знала.

– Не может быть, какой сюрприз, мистер Саймон! Хотите говорить с Патом?

– Хотел бы. – Поль задействовал свою актерскую улыбочку и старался держаться непринужденно.

– Он смотрит телевизор. – Она помолчала. – Мы думали, вы будете на открытии «Башни мира», мистер Саймон. Я-то не смотрю, но знаю, что уже началось. Знаете, по дому столько работы, особенно когда Пат дома. Так что проходите. Он будет очень рад вас видеть.

«Сомневаюсь», – сказал себе Поль, но по дороге в обшитую деревом гостиную его улыбка не изменилась. На экране цветного телевизора в массивном футляре пожарные шланги, извивавшиеся на Тауэр-плаза, казались кровеносными сосудами. Звук был приглушен, и голос комментатора едва слышен:

«Мы только что получили сообщение, дамы и господа, что пожар в Башне усиливается. Вся эта катастрофа – потому что все и вправду похоже на катастрофу – кажется просто невероятной. Здание снабжено всеми средствами безопасности, какие архитекторы только могли... »

Экран погас, звук умолк.

Пат Харрис, сидевший в кресле, сказал:

– Здравствуйте, шеф. Я так и знал, что вы приедете.

Он положил пульт дистанционного управления на журнальный столик и вскочил с кресла:

– Выпьете?

В его словах слышалось скрытое недружелюбие.

– Неплохая идея, – ответил Поль, сел и осмотрелся вокруг.

В комнате стояли бар, большой стол для бильярда, длинная, обтянутая искусственной кожей кушетка и к ней такие же кресла, столик с картами и кучкой жетонов, на одной стене висела мишень с торчавшими в яблочке тремя стрелками.

– У вас тут мило, – заметил Поль, взял стакан, благодарно кивнул, пригубил хорошее шотландское виски «Чивас ригал», как ему показалось. – Очень мило.

– Ну! – Пат Харрис был маленьким шустрым человечком. Его беспокойные глаза бдительно следили за лицом Поля. – Если человек много работает, он любит хорошо пожить. – И после паузы добавил: – Я ведь только исполнитель. Делаю, что прикажут.

Поль, не замечая умолкнувшего телевизора, все внимание сосредоточил на Харрисе.

– Вы собираетесь продолжать в том же духе? – спросил он и, не дождавшись ответа, добавил: – Делать, что приказано?