Ирина Горбачева - Москва-Ростов-Варшава

– Они сами ничего не знают.

– Ладно, быстро долетим, что-то трасса совсем пустая, – ответил шофёр и надавил на газ, – в Москве всё узнаем.

Так с разговорами, несколько раз останавливаясь у постов ГАИ они добрались до Москвы.

– Тормозни, пожалуйста, у метро «Парк Культуры», – попросил Макс.

– Нет проблем! – остановив машину, водитель вышел вместе с ним на улицу, – не понял! – глядя куда-то в сторону, удивлённо произнёс он.

Его протянутая за деньгами рука, так и осталась висеть в воздухе. Макс оглянулся назад, и не поверил своим глазам. У метро стояло несколько БТР. Водитель взял деньги из рук Макса и предложил перейти проспект ближе к метро.

– Парад? – промелькнуло в голове, – на улице 19 августа девяносто первого, какой парад! Танки в Москве… Неужели может повториться то, что было в Новочеркасске в июне 1962 г.?

Они перешли пустое шоссе, и тревожно смотрели на боевые громадины. Вокруг толпилось множество возбуждённых людей. Над Москвой стоял людской гул от задаваемых друг другу вопросов.

– Вы новости слышали? Всё без изменений?

– Что случилось? – вопросом на вопрос ответил Максим подошедшему к нему мужчине.

– Как что? ГКЧП. С утра «Лебединое озеро» по всем каналам.

– Что это такое? Какое ГКЧП?

– Ёлкины! Короче, Горбачёва турнули!

Максим слился с потоком людей, который нес его к спуску на набережную. Слушая обрывки фраз выгнанных последней новостью из своих квартир людей, он ничего не мог понять.

– Горбачева в Форосе закрыли и не выпускают. А нам лапшу вешают, что он тяжело болен. Что не слышали?

– Нет, а кто теперь вместо него?

– Янаев какой то! Ещё там шайка-лейка, а!

– Неужели возврат к застою, к старой жизни, порядкам?

– А нам родственники из Германии сегодня позвонили. Там у них всем кто из Союза статус беженцев дают. По желанию можно родных и знакомых в списки внести.

– Работягам один чёрт, что в Германии, что в Союзе!

– Господи, Россия… Ни деды наши, ни родители счастья не видели. Только пахали всю жизнь на деток исполкомовских, горкомовских… Развелось…

Максим шёл вместе с людьми и продолжал слушать доносившиеся то с одной, то с другой стороны фразы.

– Что же теперь будет?

– Вилы возьмём, но возврата к прежнему не должны допустить.

– Слышали, к Белому дому надо идти!

– Что это за дом такой?

– Товарищи! Все к дому Верховного Совета РСФСР! Идём к Белому дому по Пречистенской набережной! – послышался чей-то голос в мегафон.

На всех дорогах, ведущих в центр города, движение перекрыто. Всюду снуют военные. По обочинам дороги много огромных военных машин. Вокруг каждой кабины стоят люди.

– Детки, ребятки, вы только не стреляйте! Христом Богом прошу вас, не стреляйте! – просила плача старушка, обращаясь к солдатам, совсем ещё молодым мальчикам, с удивлёнными и грустными глазами.

– Вот возьмите, милые! – она протягивала им прозрачный пакетик с пирожками. Кушайте, кушайте, только не стреляйте.

Людская масса понесла Макса дальше. Он видел, как вокруг ещё совсем юного солдатика в нелепо седевшей каске и с глазами полными слёз толпилось несколько женщин:

– Сыночек, в своих стрелять, да ещё безоружных. Преступник, кто отдаёт такие приказы!

– Не было нам никакого приказа, – синими губами лепетал солдат.

– Мы матери, наши сыновья в Афгане погибли! Мы не хотим, чтобы чьи-то сыны погибали, да ещё на своей Родине! Не стреляйте ради своих матерей!

Вдруг Макс почувствовал сильное головокружение и тошноту. Всё поплыло перед глазами. С трудом вырвавшись из людского потока, он опомнился в каком-то переулке. Прислонившись к стене дома, почувствовал, как сердце сжалось от боли. Он стиснул виски руками и закрыл глаза. Голова гудела и кружилась.

– Молодой человек, вам плохо? Господи, что делается? Неужели стрелять по людям будут?! Давайте я вас проведу, – женщина средних лет, потащила его вглубь переулка. Достав из сумочки таблетку валидола, остановилась и с силой нажала рукой на щёки Максима, так, что он непроизвольно открыл рот:

– Под язык положите, сейчас легче станет. До метро довести вас? Недалеко «Кропоткинская». Смотрите, идите переулками. Там впереди оцепление. Дожили, доперестроились, держитесь, молодой человек!

Женщина скрылась также неожиданно, как и появилась. Он постоял ещё некоторое время, прислонившись к прохладной стене дома. Придя в себя, медленно пошёл по пустынной улице.

В метро почти никто не входил, но на выходе было столпотворение, шум. Кто-то с кем-то начал драться. Тут же подбежали молоденькие милиционеры, пытавшиеся растолкать участников драки. На них кинулось несколько человек из толпы. Максим быстро вбежал в метро.

– Нет, не могу я здесь больше! Я больше не выдержу! Надо ехать в Варшаву, отойти от всего. Здесь я подохну, от этих бандитских рож, от нищеты, от несправедливости. Всё не могу!

Через несколько часов, купив билет у спекулянтов втридорога на проходящий через Варшаву берлинский состав, он немного успокоился. Несмотря на переполненные вагоны, ему удалось договориться с проводницей из вагона СВ на свободное купе. Средних лет проводница открыла двери купе.

– Только смотри, если нагрянут проверяющие, ты покажи свой билет. Скажешь в ресторан шёл. Договорились? А уж в Бресте на свои места иди ладно? А то пограничники, сам знаешь, придираются.

– Не переживайте, договорились, – ответил Максим, передавая купюры довольной проводнице. Небрежно бросив спортивную сумку на полку, он устало примостился у окошка.

– А чего в купе ехать не захотел? Шумно? – поинтересовалась проводница.

– Хочется одиночества и тишины, – без энтузиазма продолжить беседу, ответил Максим.

– Насчёт тишины сегодня, сомневаюсь. В соседнем купе женщина с ребёнком. Тоже два места купили. Откуда у людей деньги такие? Ладно, мне без разницы. Если что надо скажи. Слушай, что творится в Москве?! А люди-то повалили из России, боятся, что прежние времена вернутся, хотя эти новые перемены не слаще для простых людей. Ну ладно, дорогой, отдыхай.

Одобрительно махнув головой ей в ответ, Максим посмотрел в окно отходившего поезда. Состав со скрежетом дёрнулся несколько раз и за окошком, завешанным белой накрахмаленной шторкой стал медленно исчезать и шумный перрон, и провожающие, стоящие под противным мелким нудным дождиком, на лицах, которых можно было прочесть ожидание конца суетливой процедуры прощания.

Максим раньше выезжая из Москвы в Новочеркасск, любил наблюдать через вагонное окошко за провожающими и уезжающими. Почему-то последние минуты до отправления всегда тянутся и кажутся бесконечными. Уже успели занести в купе свои вещи первыми и распихать по всем местам, чтобы соседи «не дай Бог» не поставили свой чемодан под твою полку. И посидеть удалось «на дорожку». И нацеловались на прощание, наговорив друг – другу всяких дежурных фраз типа, ну теперь вы к нам или как жаль, что вы уезжаете, могли бы ещё погостить. И эти слова покажутся такими вдохновлёнными, что кажется, гости сейчас подхватят в охапку свои бесчисленные коробки, сумки и выпрыгнут с тронувшегося состава, чтобы угодить гостеприимным хозяевам и вернуться, и ещё пожить недельку – другую «в тесноте да не в обиде». Но не тут-то было! Провожающие, дабы гости не передумали уезжать, последний раз поцеловавшись с уезжающими, быстренько выскакивают с душного вагона на перрон. Они ещё стоят около получаса перед окнами вагона, бессмысленно махая и что-то беззвучно говоря своим уезжающим гостям.