Дмитрий Агалаков - Ангел в петле

— Это… случайная встреча? — спросила она.

— Нет, — признался он. — Я шел за тобой от самого твоего дома.

— Зачем? — не сразу спросила она.

Рита всегда была прекрасной женщиной. Это дается от природы, и не всем, но сейчас появилось в ней что-то особенное. Пора юности осталась за спиной. Она превратилась в даму — изысканную, утонченную, знающую себе цену, но не с позиции супруги нового русского, у которой все есть. Она нашла другие точки опоры. Может быть, она просто стала женщиной с другого конца света, эмансипированной, не желающей ни в чем уступать сильному полу? Ему бы хотелось этого. Иначе пришлось бы сознаться, что Рита просто обрела себя заново, уже настоящую. Обрела без него. Неужели все это время она искала именно такого поворота в себе? А он и не знал. Все хитрил и ловчил рядом с ней, пытался обмануть ее, строя козни другим людям, вынашивая планы их — его и Риты — счастья, точно это можно запрограммировать. Притом используя вероломство, без которого, считал он, никак не обойтись, пытаясь окунуть ее в это счастье с головой, подержать там подольше, пока она не пустит пузыри. И чем все обернулось? Рита, едва не испустив дух, вырвалась из его рук и теперь сидела напротив него, абсолютно чужая ему.

Поймав ее взгляд — упрямый, твердый, он понял все сразу: откуда взялась эта отчужденность, не наигранный, но естественный холод, которого он все-таки не ожидал встретить. Думал, пронесет. Он хорошо знал ответ, но боялся признаться себе. Произнести не то чтобы вслух, а про себя.

Савинов накрыл ее руку своей, сжал пальцы, вложив в этот жест — Господи, искренний! — столько теплоты и боли, что самому едва не стало худо.

— Оставайся со мной, Рита, — проговорил он. — Мы все начнем заново… Мы будем счастливы.

Она отрицательно покачала головой:

— Нет.

— Почему?

Рита посмотрела ему в глаза, но на этот раз мягче, грустно улыбнулась:

— Я больше тебя не люблю, Дима… Прости.

Вот оно. Вот!..

— Это как-то все неправильно…

Наверное, его улыбка была жалкой.

— Нормально. — Она высвободила руку, поставила сок. — Ты всю жизнь думал, что этот мир создан только для тебя. Точно ты ребенок в песочнице, а люди вокруг — игрушки. Помнишь, в чем ты однажды упрекнул Илью? Но все не так. И я — лучшее тому подтверждение. Я влюблена, Дима, понимаешь, что это такое? Влюблена. И как это ни грустно по отношению к моим родным, которых я тоже очень люблю и без которых мне бывает плохо, я жду не дождусь, когда увижу Поля… Еще раз, Дима, прости.

Она смотрела на реку, на дальний берег ее, где еще вот-вот — и голые леса затеплятся, а потом вспыхнут зеленью…

— Нам больше не о чем говорить? — спросил он.

— Если хочешь, я могу тебе рассказать о тех странах, где была за это время. Но только зачем? Ты сам был там когда-то.

— Мы были, — поправил он ее.

— Теперь уже — ты.

Он усмехнулся:

— В аду я побывал, в чистилище потоптался, а вот до рая не дотянулся. Вот что страшно, Рита… Наверное, мне лучше уйти?

И только спросив это, он увидел в ее глазах все прежнее: чувства, теплоту, боль. Но это было только эхом, едва слышным отголоском; мгновенно растаявшим, пропавшим. Ответом ему, нежданно-негаданно встретившемуся, на вопрос: помнит ли она все? и не забудет ли?

— Делай, как хочешь, — сказала она, — мне все равно. — Нет, — Рита отрицательно покачала головой, — не все равно. Знаешь, Дима, я не хочу жить там , где живешь ты, — в ее голосе, против воли, зазвучала досада, словно они повздорили только вчера. — Я на одной планете с тобой боюсь жить. Не хочу. Это правда. Я бы хотела отказаться от нашего прошлого. Забыть о нем навсегда. Вычеркнуть из жизни. Только не могу этого сделать. — Она покачала головой. — Вот я и сказала тебе все то, что хотела сказать эти несколько лет — там… А теперь, Дима, уходи. Так будет лучше для меня и тебя.

Савинов, точно очнувшись от забытья, посмотрел на ее руки. Не хотелось ему соглашаться, уходить тем паче. Рита молчала, и тогда он кивнул, поднялся и пошел прочь.

Не оглянулся. А зачем? Она была искренней.

Шагая, Савинов вспомнил давно прошедшее лето. Кафе «Ласточка». У окна сидит девушка. Короткое белое платье в красный горошек. Незатейливое, оно мягко облегает бедра. Темные, чуть вьющиеся волосы свободно лежат на открытых загорелых плечах. Девушка сидит, точно в библиотеке, подперев голову кулачком. Это было прекрасно и трогательно одновременно. Остатки мороженого растаяли. Она просто зачиталась. «Зачем нам жизнь, коль порознь идти? И в каждом новом дне я не увижу смысла…».

Кажется, так.

Рита не простила ему ни Инокова, ни себя. Но почему? Ведь это так просто — простить! Или нет? И надо было думать раньше, что делаешь и как? Он полюбил ее другой — нежной, как весенний цветок, и светлой, как первый солнечный луч наступающего дня. И как он воспользовался этим цветком, лучом, данным ему Богом?

Она даже не спросила о Жар-птице, которую он сторожил все эти годы.

Не поинтересовалась, жива ли она…

Все чаще он стал видеть одного человека. По крайней мере ему так казалось. Иногда Савинов думал, что это галлюцинации, но все же ошалело бросался к телевизору, застывал у экрана и ловил каждый кадр, каждый звук, исходящий из динамика. Жаль, он видел его не на улице, иначе бы он догнал, ухватил бы за шиворот, повалил бы на землю и удавил, если бы хватило сил, на виду у всех! Или выследил бы в темной подворотне. Савинов видел его на телеэкране в политических сводках и светских хрониках. Лицо человека возникало рядом с лицами известных политиков, за их спинами, мельком. И он улыбался так же язвительно, тем же пронзительным льдом были наполнены его глаза.

Савинов вошел в хорошо знакомый ему ресторан, днем работавший как столовая, куда заходил частенько пообедать, и обнаружил, что его столик занят. Мешать он не захотел, сел за соседний и, дожидаясь заказа, стал рассматривать обедавшего напротив него человека. И чем дальше, тем с большим интересом. И не то, чтобы этот человек странно был одет или примечательно ел. Вовсе нет. Лицо мужчины было знакомо Савинову, и не просто — оно взволновало его. И когда девушка в фартуке поставила перед ним рассольник, он вспомнил. Сразу! Это было как удар молнии… Перед ним сидел тот, кого однажды он с легкостью лишил всего: состояния, удачи, перспектив. К кому он заходил сразу после института, решив посмеяться над беднягой. И у кого, спустя годы, перед самым носом стащил папку с работами Ильи Инокова.

— Мы знакомы? — спросил сидевший напротив человек, которому надоело быть внимательно изучаемым объектом. — Кстати, ваше лицо мне тоже кажется знакомым…

— Вот я и пытаюсь вспомнить, — кивнул Савинов, — где вас видел…