Лев Златкин - Место полного исчезновения: Эндекит

И ощерился как-то загадочно, понимай его слова как знаешь. Затем повернулся и исчез из швейки, словно померещился.

«Надо же, — подумалось Моне, — как умеет быстро появляться и исчезать!»

Такое умение может озадачить кого угодно.

Взяв на «вооружение» уроки кладовщика, Моня резко повысил свою работоспособность и, соответственно, и производительность труда.

Мастер, увидев случайно, как лихо Моня расправляется с рукавицами, удивился и заметил мимоходом:

— Обычно опыт приходит с годами…

— Так здесь же день за три идет! — весело отшутился Моня.

Ему было приятно, что он так удивил мастера, которого, казалось, уже ничем удивить было невозможно.

И до обеда Моня выполнил норму, которую с трудом и с сильными болями в спине в’ытягивал лишь к концу рабочей смены.

В столовой Моня сразу же увидел хмурую физиономию Игоря Васильева, сидевшего теперь напротив пустого места, куда никто из соседей пересаживаться не хотел, все уступали это место другому. Слух о страшной участи Пана уже облетел колонию, вызвав ужас и скрытый протест, который, правда, пока ничем не проявлял себя.

Васильеву Моня завидовал «белой» завистью.

«Лихо Студент устроился! — размышлял он как-то. — Все руками работают, а он один умудрился головой промышлять в зоне. Уметь надо!»

Обычно такая зависть в зоне до добра не доводит. Рано или поздно «подставят» бедного под гнев начальства, если, конечно, братва сама не выдвинула тебя «шустрить» «наверху», чтобы по возможности сообщать о готовящемся большом «шмоне» или о каких-либо еще пакостях начальства. Да и начальство в обычных колониях не привлекает к работе в административном корпусе заключенных, разумеется, если это не шнырь, которому положено убирать, чистить и носить.

Хмурость Васильева Моня объяснил просто:

«Кента» потерял! — думал он. — Огнем стали нас жечь! Горбаня, можно считать, тоже сожгли, только изнутри. А Пана по частям спалили, надо же!

И черная «пайка» с трудом лезла в горло. Застревала.

Но мрачные мысли ненадолго задержались в голове Мони. Такая была неунывающая натура.

«Все там будем! — думал он, примиряясь с судьбой. — Чего раньше времени переживать? Пусть другие о тебе переживают!»

Вернувшись на швейку, Моня продолжил освоение нового метода, предложенного кладовщиком, Мочилой Деревенской, как его все называли. И так лихо стал работать, что пачка за пачкой вывернутых и перевязанных крест-накрест рукавиц росли возле него, постепенно превращаясь в гору.

Мастер швейки, появившийся возле него, одобрительно похлопал его по плечу и велел:

— Прервись, дело есть! Надо лекальщикам поднести несколько штук материи. Иди на склад и помоги им.

Лекальщики были рабочей аристократией швейного цеха, им нельзя было перенапрягаться, надо было беречь твердую руку и зоркий глаз, которые, как шутили на швейке, всегда друзья индейцев.

Моня безропотно — эта работа входила в его обязанности — поднялся со скамьи и пошел на склад материала, чтобы поднести раскройщикам несколько тяжеленных штук материала, из которого те мастерски нарежут заготовки рукавиц, и они, в свою очередь, пойдут швей-мотористам под машинки.

Только сегодня, рано утром, они всей сменой таскали привезенные машиной с пристани тяжеленные штуки материи, каждая килограммов по шестьдесят, и складывали в штабели, аж под потолок, склад был малюсенький, еле развернуться.

Моня не стал лезть под потолок, чтобы сверху достать штуку материи, а подобрал лежащий на полу рулон.

Поднатужившись, он крепко обхватил плотно смотанный рулон материи руками и хотел было с ним подняться, чтобы отнести его в раскройку.

Подняться ему было уже не суждено.

Весь штабель шестидесятикилограммовых рулонов грубой материи из брезента неожиданно рухнул прямо ему на голову, мгновенно перебив шейные позвонки.

Моня даже крикнуть не успел. Но никто его крика и не услышал бы. Грохот машинок был настолько сильным, что, даже находясь буквально в метре от собеседника, приходилось напрягать голосовые связки, чтобы тебя услышали.

Пока старший раскройщик не подошел к мастеру и не устроил ему разнос, в основном, непечатным текстом, Мони и не хватились. Мастер был в полной уверенности, что он помогает раскройщикам таскать штуки материи на раскройные столы, а раскройщики, пока был старый запас, особо и не переживали. Вот когда запас ткани подошел к концу, старший раскройщик и пошел «базарить». Не мог же он опуститься до того, чтобы самому пойти на склад и взять там штуку или две материала.

Мастер, тоже поливая Моню непечатным текстом, бросился к его рабочему месту и, не застав его на месте, только тогда понял, очевидно, что-то случилось, и поспешил на склад, где и нашел под грудой тяжеленных рулонов бездыханное тело Мони, Михаила Бернштейна, великого комбинатора, каковым он себя считал.

Из больнички срочно вызвали врача. Но тот сразу же уточнил:

— Ранен или убит?

Посыльный честно признался, что, кажись, уже не дышит.

Тогда врач послал своего помощника, судмедэксперта:

— Это по твоей части! Сходи и посмотри. Потом доложишь.

Эксперт, жертва своих пагубных страстей, охотно поспешил на «швейку», где произошел несчастный случай, стоивший жизни еще одному заключенному.

Фамилия эксперта была Филиппов, как у известного актера-комика, да и фраза «пусик хочет водочки» была одной из любимых фраз судмедэксперта.

К приходу Филиппова завал уже разобрали, все принялись за работу, конечно, не как овечки, мирно пощипывающие травку, после того как волк разорвал и съел у них на глазах несчастную товарку, но и не как вольные бездельники, готовые целыми днями любоваться на пожарище или несчастный случай, обсуждая мельчайшие подробности, лишь бы ничего не делать.

Моню вынесли из помещения склада. Эксперт внимательно осмотрел его тело и удивился неестественной вывернутости шеи.

— Такое ощущение, — поделился он с мастером, который не отходил от него ни на шаг, — что ему свернули шею. Никто в подсобку не заходил?

Мастер простил эксперту незнание терминологии, хотя тот по большому счету был прав, склад больше походил на подсобку.

— Вроде нет! — сказал он неуверенно. — Хотя, постой-ка! Ну, конечно, заходил! Я еще поразился, что это тут Мочила Деревенская делает. Здоровенный мужик, любому шею свернет.

— Я бы воздержался от таких обвинений! — заметил Филиппов. — Шею ему могли свернуть и эти вот тяжеленные рулоны брезента. Кладовщик на склад заходил?

Но мастер уже удрал в административный корпус, поспешить донести в «крикушник», что на «швейке» произошло ЧП, в результате которого погиб еще один заключенный.

«Интересное дело получается! — волновался он по дороге. — Если будут убивать по одному заключенному каждый день, то через три года здесь будет город-сад! Или как там? „Через четыре года…“! Какая разница? Мне бы только год продержаться, а там „трава не расти!“»