Василь Быков - «Подвиг», 1989 № 05 [Антология]

«Я родился в воспаленное время», — произнес автор в рассказе «Пара гнедых». Это время сделало из него зоркого и честного художника, автора повестей «Чудотворная», «Суд», «Три мешка сорной пшеницы», «Расплата».

Много разного читали мы в последнее время о событиях 37-го года, о безвинных жертвах и нелепых обвинениях. Но вот совершенно неожиданный поворот — в рассказе «Параня». Поселковая дурочка в поисках защиты от уличных обидчиков называла своим женихом-хранителем то милиционера, то местного хулигана — грозу поселка, а однажды под влиянием несшихся из репродукторов бесчисленных здравиц объявила своим женихом родного и любимого вождя… Все бы ничего, но в следующем повороте своей свихнутой мысли она, наслушавшись все того же радио, стала видеть в поселковых жителях вредителей и шпионов, замышляющих «свирженье-покушенье», и, вдруг вскинувшись, указывала то на случайного встречного, то на продавщицу за прилавком, в руках которой увидела хлебный нож. И всех этих людей вскорости арестовывали. Отчего же? Да оттого, что в тогдашней круговерти репрессий годен был любой повод. А тут возникла видимость логики. Разумеется, поселковая дурочка для органов не авторитет, но ведь после того, как она указывала на кого-нибудь, народная молва, естественно, начинала склонять его имя, а уж на голос масс просто преступно не реагировать.

«Все, что пропущено через народ, то свято! Народ не ошибается!» Какой поразительный образ-символ сумасшедшей логики репрессий!

И уже по одному этому рассказу можно уловить ценнейшую черту всего цикла: честно воссоздавая время, Тендряков искал общие духовно-нравственные законы, проверял реальной жизнью нравственные максимы.

Трудно сказать, почему повесть «Чистые воды Китежа» не решились опубликовать сразу после ее создания, в конце семидесятых годов. То ли усмотрели в ней непозволительную «надсмешку» над механизмом газетной кампании, над приниженностью и чинопочитанием, так распространившимися в прессе того времени. То ли показалась кощунственной мысль о своеобразной коррозии духовного настроя масс и падения интереса к общественным делам: в гротесково заостренной повести народ вскипает благородным гневом после критической публикации в газете и снова «безмолвствует», едва газета дала задний ход.

Но и сегодня очень даже ко времени пришелся негромкий ироничный голос Тендрякова: «Кто сказал, что славный город Китеж канул в Лету? Он живет и строится, выполняет и перевыполняет планы, берет высокие обязательства, выпускает газету, сидит по вечерам перед экранами телевизоров, неустанно повышает свой культурный уровень…»

Трудно движется перестройка, и Тендряков прозорливо увидел многие из тех трудностей, которые сегодня тормозят ее ход.

У каждого серьезного писателя есть заветное слово, своего рода волшебный ключик, помогающий проникнуть в глубины художнической мысли. Для Тендрякова это слово — справедливость.

Острее всего авторская мысль пытается познать, как же добиться реального, практического осуществления общих принципов справедливости, как одолеть три главных препятствия: догматизм, коварную спекуляцию высокими истинами, губительную прямолинейность. Всегда писатель ставит нас перед этим расщепом между чаемым и сущим, отсюда и обжигающий драматизм всех его произведений.

Великая справедливость заключена в том, чтобы установить всеобщее равенство, но можно ли воплотить его с той прямолинейностью, с какой это сделал отец Володи Тенкова, распорядившись переселить бедняков в дома крепких хозяев, а тех переместить в бедняцкие избенки? Как легко, казалось, достичь чаемого равенства, утвердить социальную справедливость. Но среди бедняков были и те, кто сроду не умел ни к чему приложить руки; первым делом один из них пропил железную крышу ду-риком доставшегося дома.

А в «Покушении на миражи» одним из самых сильных эпизодов оказалось изображение того, во что превратился «Город солнца», осуществленный по благородной, но бестелесной утопии Томмазо Кампанеллы.

Как претворить естественную жажду справедливости не в утопию, не в пустые мечтания, а в реальную жизнь — вот чем был истово и обжигающе озабочен правдоискатель Тендряков.

Каждый из рассказов не казус нам представляет, а выводит на поучительные болевые зоны нашего сегодняшнего бытия.

Разве не об этом рассказ «Донна Анна»? Слепо следуя внушенным лозунгам, ретивый младший лейтенант погубил в бессмысленной атаке целую роту. Потому что не думал о людях, завороженный радужным фильмом «Если завтра война» и лозунгом «Наше дело правое — враг будет разбит, победа будет за нами». Будет, но какой ценой? И в каждой ли атаке?

Легко видеть, что эти произведения куда более насущны, чем многие повести и романы «из современной жизни». И как же согласиться с теми, кто возглашает, будто посмертные публикации нужно вмещать в собрания сочинений, а не «тащить» в журналы?

Сила настоящего художника не в том, чтобы надувать свой парус попутными дуновениями, а в умении выдерживать свой курс в штормовом море.

Мальчик Володя («Хлеб для собаки») во время голода тридцать третьего был не в силах накормить людей, умиравших в привокзальном скверике. Это были жертвы «во имя государственной целесообразности»: «любой ценой» проскочить за короткий срок десятилетия российской отсталости. Любой ценой — значит и ценой миллионов жизней, ибо жизней много, а валюты на оплату импортной техники нет, за валюту отдавали зерно. Но справедлива ли такая цена? И справедливо ли, что Володя ел пироги, когда возле калитки лежали опухшие от голода люди?

«Володя измучен этой страшной людской бедой, но не в силах накормить всех — да к тому же ему внушали, что это «куркули», справедливо высланные из своих деревень. Опять это «справедливо»! И тогда мальчик решает выносить хлеб умиравшей от голода собаке. «Не облезшего от голода пса кормил я кусками хлеба, а свою совесть… совесть продолжала воспаляться, но не столь сильно, не опасно для жизни». А вот начальник станции застрелился, не вынеся зрелища голодных смертей. «Он не догадался найти для себя несчастную собачонку…» То, что способно утешить ребенка, не может успокоить взрослого. И это опять-таки предметный урок иным сегодняшним писателям, подкармливающим, образно говоря, собачонку.

А Тендряков не только усвоил этот урок, но и следовал ему. Оттого и была трудной его жизнь, но зато доходит и сейчас свет его звезды, свет, показывающий, как может сопрягаться современная мысль писателя с историческими уроками, вынесенными из тех лет. Уроками, которые должны научить людей высшему критерию справедливости — благу людей. Ибо в истории далеко не все предрешено, как полагают некоторые. И рассказы, и «Покушение на миражи» снова подводят нас к вопросам: могла ли история Советского государства быть иной или все свершалось исторически оправданно и единственно возможно? И тогда оправданными и единственно возможными были икульт личности, и период застоя? И каковы гарантии необратимости сегодняшних преобразований?