Анатолий Афанасьев - Анатолий Афанасьев Реквием по братве

Посреди двора топтался хмурый мужик, действительно, с колуном в руке, похожий на оживший древесный сруб. У поленницы маячил второй такой же, тоже с колуном, но еще вдобавок почему-то в черной шляпе.

— Здравствуйте, — поклонился Кныш. — Слушаю вас.

— Чего слушать, — ответил мужик таким тоном, будто ему давным-давно надоела вся житейская канитель. — Спортил девку, придется платить.

— Не понял?

— Чего понимать? Одно из двух. Либо мы тебя порубим к чертовой матери, либо гони откупного. Кому она теперь, порченая, нужна?

От поленницы донеслось, как из леса:

— Говнюки приезжают, а мы тута расхлебывай. Дай ему в рыло, Матюха, и пошли. Магазин закроют.

— Не закроют, — отозвался Матюха. — Зинка товар разгружает, — и уже Кнышу: — Ну чего, гаденыш, жить будешь или помирать решил?

Деревенских обычаев Кныш не знал, да и вряд ли это был какой-то деревенский обычай. Но что нагрянула какая-то родня Тамары, он уразумел, поэтому ответил с предельной любезностью:

— Зачем же убивать, люди добрые? Назовите сумму денег. Смогу — отдам.

— А скоко у тебя есть?

— Сто рублей. Из них еще бабке надо отдать за постой.

— Ты что, парень, придуряешься? За сто рублей таку девку взять? Это, может, у вас в городе…

— Дай ему в харю! — посоветовали от поленницы. Кны-шу было любопытно, почему второй мужик не подходит ближе, ведет беседу издалека, но выяснить не успел. С воплем вылетела на крыльцо бабка Полина.

— Аспиды окаянные, душегубы поспеловские, денег вам надо?! Да ваша Томка сама на каждого вешается, никого не пропускает. Черта вам лысого, а не денег!

— Бабушка, — обиделся Кныш. — Как же вы нехорошо говорите про мою невесту.

— Про невесту?! — ахнула старуха. Мужики тоже засомневались.

— Какая она тебе невеста, — буркнул Матюха. — Недо-рос еще щелкопер.

На том, собственно, разборка закончилась. Мужики ушли, пообещав наведаться попозже, ему велели подготовить деньги, а бедная бабушка Полина, услыша новость про невесту, оглохла на целые сутки.

С Тамарой встретились вечером у реки, как условились, и в эту ночь все было намного лучше, чем в первую. Про своих родичей она посоветовала вообще не думать и денег им не давать ни в коем случае. Все равно пропьют. Да и нет у них на нее никаких прав. Ни у кого нет прав на нее, ни у одного человека. Она свободная душа, и ей никто не указ. Кныш не удержался и спросил, много ли раз до этого, имея свободную душу, она сходилась с другими мужчинами. Тамара воскликнула:

— Ты все-таки совсем еще мальчик, Володенька!

— Почему?

— Настоящий мужчина никогда о таком не спросит. Это не грубый, а глупый вопрос. Ни одна женщина не скажет правды.

— И ты тоже?

— Нет, я скажу. У меня были мужчины. Но это не имеет никакого значения для тебя.

— Немножко имеет, — возразил Кныш.

— Нет, Володечка, не имеет. Женщина, такая, как я, с каждой встречей рождается заново. Можешь считать, ты у меня первый. Это и будет правда.

— А почему говорят, что ты ведьма?

— Бабуля просветила? Что ж, я и есть ведьма. Это не страшно, Володечка. Страшнее, когда святенькая. Святень-кая измучает до смерти, потом даст полакомиться разочек, а после потребует плату непомерную, замуж за тебя пойдет, присосется ротиком к сердцу и высосет до донышка. Погляди на мужиков, которые со святенькими живут. Они же как тени. С ведьмой веселее, Володечка. С ней нет проблем.

— Чем же плохо, если замуж?

Они сидели среди мхов, как два леших, но в одежде — на нем рубашка и полотняные джинсы, на ней что-то невесомое, вроде темной пены.

— Замуж, Володечка, не плохо, а скучно. К тому же у всего свой срок, у замужества тем более. Мой срок еще далеко впереди. Годиков через десять.

— Шутишь?

— Нет. Ведьмы не стареют и никуда не спешат. Но если придется нарожать ведьмачков, если их мало в мире, то я сделаю осознанный выбор.

— Как это?

— Лучше не спрашивай, Володечка…

В этом разговоре, как и во всех других разговорах, было для него что-то завораживающее, как и в их иберийских играх. Сказано же, счастливое лето. Сотканное из тайны, любви, смеха, невероятной жары и лесной истомы, оно понеслось кувырком в бесконечность и еще спустя многие годы иногда вдруг ударяло в голову хмельной волной, дотянулось аж до Чечни, и только после контузии словно отрезало. Вечный холод накрыл его душу. Возврата в прошлое не было даже в воспоминаниях. Воспоминания влекли за собой лишь похмельную дрему. Он словно завершил широкий жизненный круг и окончательно осознал себя просто солдатом, не испытывающим сложных эмоций, не имеющим никаких сильных желаний, кроме одного: обнаружить врага и в нужный момент оказаться умнее, хитрее и беспощаднее его. Раз за разом спокойно наблюдать, как из разъяренных вражьих глаз стекает мутная жижа поражения…

Когда встретил Таину Букину, не совсем нормальную рыжую принцессу, то нашел и работу.

Кружа как-то в очередной раз по Москве, дивясь снова и снова неслыханным переменам, произошедшим в ней (он уж понял, что это не Москва, а пышный туристическо-этнографический буклет), очутился на оптовом рынке возле метро Динамо, одном из десятков раскиданных по городу щедрой рукой мэра. Считалось, что на этих рынках любой товарец, включая и продуктишки, продается чуть-чуть подешевле, чем в магазинах, поэтому даже при очередных рывках россиянского капитализма торговля здесь шла довольно бойко. Естественно, новые русские сюда не заглядывали, в основном здесь отоваривался столичный плебс, избирательный электорат. Но что точно на оптовых точках было дешевле, так это сигареты: Кныш и завернул на огонек, чтобы прикупить блок «Золотой Явы». Пришел за сигаретами, а обрел, возможно, судьбу.

Началось с досадного происшествия. Дело в том, что все рынки контролировали наши братья с Востока, а Кныш был не тем человеком, который мог купить товар у дружелюбного, независимого горца. У него к ним были большие претензии. Поэтому он сперва разыскал точку, где за сигаретным развалом маячила розовощекая, полупьяная славянская бабеха, и только тут достал деньги и попросил свой блок. Но не все углядел. Бабеха развернулась внутрь ларька, а оттуда, из полумрака ей навстречу поднялись сразу двое чернобровых жизнерадостных «азе-ров». Они-то и были хозяевами, а русскую телку подставили для вывески, что было совершенно разумно в торговом отношении. Один из парней забрал у женщины деньги (сто десять рублей), а второй, добродушно улыбаясь, протянул Кнышу золотистую упаковку.

— Держи, дорогой.

Кныш почувствовал себя так, будто ему плюнули в лицо. Он не принял сигареты:

— Извини, мужик, я передумал. Верни стольник.

— Почему передумал? — удивился «азер». — Дешевле нигде нету.

— Я как раз ищу подороже.