Тору Миёси - По законам железных людей

— От Йоко?

— Нет. От человека, которого вы не знаете.

— Представляю, что он мог наговорить обо мне!.. Впрочем, я пригласила вас не для того, чтобы ворошить свое прошлое. — Каёко подлила виски в мой бокал и подняла свой. — Я хочу, чтобы вы знали: я — ваш союзник!..

Что она имела в виду — непонятно. Но сказано было сильно.

Я взял тайм–аут и спросил, что означает надпись на воротах — «Гото»?

— Гото Дайгоро. Особняк — одно из его владений, а сам он вероятнее всего где–то в горах… любуется водопадами.

Информация, из которой немного выудишь. На улицах нередко мелькают молодчики в коричневом со стягами Восходящего Солнца и Хризантемы. Сторонники партии «Дайгидзюку» и люди Гото — ее лидера, крайнего националиста, одинаково ненавидящего коммунистов и янки. Но при чем тут Каёко?

— Так что бы вы хотели получить в награду за догадливость?

— Встречу с Кавакита Канъитиро… если можно.

— Думаете получить от него интервью?

— Не знаю, удастся ли…

— Тогда к чему вам это?

— Хочу найти тех, кто убил Йоко.

— Это — дело полиции, — голос был ровный, словно речь шла о постороннем… предмете. — Ах, да, вы ведь не доверяете полиции. (Откуда ей знать, кому я доверяю, а кому нет?

— Встречу я вам устрою, но, к сожалению, не смогу гарантировать вашу безопасность.

— Бог с ней.

— Нет. Хватит смертей!

— Вот как!? А почему вы об этом не подумали несколько раньше?

— Глупо. Но, видимо, я заслужила ваш вопрос. — Усталая, немолодая женщина смотрела на меня и, казалось, не видела ни меня, ни окружающее, а только свое одиночество.

По графику дежурным редактором в отделе должен быть Арасэки, поэтому утром я вошел в редакцию без особой боязни нарваться на нежелательное лицо. Все разъехались по заданиям. Арасэки даже рот разинул, увидев меня.

— Ты что, уже на ногах?.. Я уж тут переживал за тебя. Оповестил бы меня, а то… — Он развел руками и смущенно шмыгнул носом. — На сегодня все расхватали.

—- А на завтра?

— Все шутишь… а я как послушаю разговоры вокруг тебя — мне не до шуток.

— Думаешь, плохи мои дела?

— Да не очень хороши.

В общем, кое–кто в газете решил отпеть меня как журналиста. Интересно, каким способом. Перестановки у нас — обычное дело. В охранники меня не упекут, не положено по закону. Но сослать в какую–нибудь дыру для изучения провинциальной жизни — это им пара пустяков. Арасэки сказал, что в принципе я свободен, но должен поддерживать с ним связь, мол, в любую минуту может возникнуть оказия и т. д. Мы сговорились на том, что я поболтаюсь в центральном управлении полиции и время от времени буду звонить. К Сэги я заглянул не из–за кофе, а чтобы перекинуться с ним словцом–другим. Да и просто взглянуть на него. Меньше всего мне хотелось расстраивать моего друга своими бедами, но тем не менее пришлось посетовать, что, не исключено, нашим встречам близится конец. Известие огорчило его, он насупился, что–то обдумывая, а чтобы занять себя на это время, принялся молоть кофе. А потом заварил мне свежего.

— Знаешь, — сказал он мне, — главное не кисни. В народе говорят, что человеку всюду найдется зеленый холм, который примет его прах. Я это понимаю так, что нельзя давать себя унизить. И нет такой работы, которая стоила бы унижения.

Перед уходом я спросил у него про Камисиро. Ходок по женской части, очень неглупый, однажды крепко обманул его, но плохого о нем он не хотел бы говорить, потому что не знает, что у него за душой, кто он на самом деле. В пресс–клуб я поехал лишь в надежде застать там Танияма, но того где–то черти носили. А может быть, он уже извещён и избегает встречи со мной?

Ближе к вечеру в редакции меня нашла Каёко,

— Слушайте и записываете, — каким–то служебным голосом произнесла она. Привычка диктовать или писать под диктовку другого, — Завтра ровно в полдень. «Кантри–клуб» в префектуре Канагава. Он приедет к десяти в сопровождении секретаря и одной женщины. Партия в гольф. После — завтрак в клубном ресторане. Затем — беседа с вами. Ровно час и ни минутой больше. Как понимаете, ни слова обо мне! Вы рекомендованы Ханэдзава Сабуро.

— А если спросят, кем мне приходится Ханэдзава?

— Понятия не имею. Ваши проблемы! — Молчание. Короткие гудки.

Понимая, что люди Кавакита уже провентилировали в газете все, что касается меня, начальство оповещено о встрече (и небось ломает голову, как это мне удалось!), я решил действовать в открытую и взял для поездки редакционную машину с радиосвязью. Приехали мы загодя. Любопытно все–таки посмотреть на сильных кира сего в игре. Хотя в гольфе имеет значение лишь то, как ты силен в самом гольфе. И правила в нем одни для всех: прогнать по дорожкам мяч и положить его в каждую лунку наименьшим числом ударов. Повадки выдавали в Кавакита опытного игрока, но сегодня у него не ладилось. Он вдруг терял контроль и мазал в несложной позиции. Мяч отрикошетил в мою сторону и он пошел за ним. В двух шагах от меня он, ве поднимая головы, проронил:

— Так это ты? Ханэдзава–кун попросил» «Прими–ка его»… И ты поташился в такую даль, чтобы повидаться со мной? — Он медленно обследовал меня изучающим взглядом и поднял руку. Те, кто был с ним на площадке, поняли это как сигнал к окончанию игры и направились к нам.

— Ладно, — сказал он мне, — и если не возражаешь, поговорим за завтраком. А пока я пойду приму фуро [13] Фуро — традиционная баня с обязательным чаном для купания. .

Подошла его партнерша в панамке и защитных очках, лет тридцати, наверняка играющая с ним не только в гольф; ей он сказал:

— Иди первой.

А меня тут же передал в руки своего подручного, то ли секретаря, то ли охранника:

— Тамаи–кун, покуда я буду купаться, составьте, пожалуйста, компанию господину журналисту.

— Слушаюсь! — ответил молодой человек. Дисциплина у них на уровне. Я попробовал уклониться от заботы о моей персоне, но Кавакита сделал вид, что не слышит, а Тамаи, что называется, взял меня под локоток. Мы очутились на втором этаже гольф–клуба, в кабинете, отделка и убранство которого свидетельствовали о том, что и внутри привилегированного класса не все равны. Доступ сюда для самых–самых. Тамаи предложил виски на выбор; услышав, что я не прочь выпить апельсинового сона, позвонил в ресторан, чтобы принесли; а между тем не забывал прощупывать меня расспросами.

— Здоров ли Ханэдзава–сэнсэй?

Простенький вопрос, на котором ничего не стоит подорваться. Пришлось пожать плечами и отделаться общими словами.

Когда я позвонил Оура, старый газетчик разволновался. Прошло двадцать лет, а он не мог забыть как по милости Ханэдзава, тогдашнего заместителя редактора «Тоё–сймпо» и заведующего отделом политической жизни, был поставлен заслон всем материалам, посвященным раскрытию обстоятельств загадочной смерти Игата Кэйскэ. Тогда это позволило Кавакита остаться на плаву, и он щедро отблагодарил газетчика–ренегата, вознеся его на вершину власти в газетном мире. Сейчас Ханэдзава на пенсии, однако старые связи не ржавеют.