Александр Берг - Надежда-прим

От неожиданности голова фотокора крутанулась вокруг своей оси, как при появлении суперэффектной «нюшки».

— Ты это… че?! — бестолково замахал руками он. — Мы ж ничего такого! Просто зашли… проведать. Верно, Витек? Ты же теперь знаменитость! Как фотомодель! Меня все мои молят с тобой познакомить! А они, суки, знаешь какие… привередливые! А я им — ок! Только это дорогого стоит: натура плюс миллион сверху! Бабло, конечно — пополам, а «нюшек» тебе в придачу! А ты!.. Я чет, Витек, не догнал: мы, значит, сюда с добром, а нас… этим самым…ведром?!

— Ша! — по-боцмански прикрикнул на него Витек и двумя пальцами рванул тельняшку на груди. Рвануть по-настоящему, как красные матросы перед расстрелом, мешала куртка и сухопутное воспитание. Тельняшка затрещала по швам, но не подалась. — Дорогой наш Макарыч! Штоб ты сдох… в девяносто лет! Ты не злись, ты рассуди! Такую золотую рыбищу тебе одному из воды вовек не вытащить! Живот надорвешь! А, главное, уже завтра к тебе на помощь сбегутся все, кому тебя не жаль! Звать не будешь, а прибегут! Уж больно блестит, стерва… возбуждающе! А у нас, сам знаешь, одного, то есть, тебя с твоею старухой, прошу прощения, тещенька, только за смертью вперед пропустят. А за всем остальным — только скопом!

Витек обвел присутствующим всевидящим оком. Кажется, все слушали его с неподдельным интересом. Даже старая-престарая и потому особенно напряженная теща Мокрова не выказывала никакого желания идти спать, не перебивала и, вообще, изо всех сил вслушивалась в разговор.

Взор Витька наливался подлинным ликованием, как у Моисея по мере расшифровки божьих заповедей.

— Макарыч! — неуловимым движением руки он ухватил генерального директора и притянул к себе. — Ты даже не представляешь, до чего я тебя!.. Если бы не это, да пропади ты пропадом вместе с твоей золотой килькой! А раз так, то конечно! По этому случаю у меня к тебе есть эксклюзивное предложение! Но принять ты его должен прямо счас, не сходя с этого места. И шоб безо всякого там подвоха! А то я тебя имел… ввиду!

На этот раз генеральный директор не стал вырываться из цепких лап зятя. Он только плеснул себе в стакан из-под чая на глоток водки, но пить не стал, а накрыл его ладонью, как ломтем хлеба с солью стакан водки покойника на его же поминках, и устало вздохнул:

— Ну хер с тобой! Валяй! Только…

— Только покороче, — с лету уловил его мысль Витек. — Ок! Короче так короче! Короче не бывает! Короче только хвост у этой как ее… черепахи! Или член у кастрата! Все! Все! Все! — заспешил он, глянув в помутневшие глаза тестя. — Давай по схеме! Ты поделишься с нами, не поровну, упаси Бог, а мы скажем нашим, да всем подряд, что ты, взаправду, убухал все бабки… ну хош и в детдом! Считай, што мы — твоя крыша. Без нас тебе никто не поверит. А с нами — пускай попробуют! И будешь ты в глазах мировой общественности, как праведник, в белых одеждах, то есть, в натуре, гол, как сокол. Но… нашу долю попрошу наличкой и прям счас!

Неизвестно, что хотел ответить господин Мокров, но все усложнила госпожа Мокрова.

— Ну вот че, родственнички, — звонко завопила она в самое ухо зятька, — покуражились и будя! Макарыч, гони-ка их всех взашей!

Похоже, ярость тещи Витька не обескуражила.

— Взааашей? — сладко зевнул он. — Отчего же нет, тещенька! А вот и шея! Пажжалуста!

Он похлопал себя по жирному загривку, как бы приглашая всех желающих последовать его примеру.

— Ну че ж, родные и близкие! Как говорится, было бы предложено! А предложено было! Санек!

Он низко завис над фотокором и что-то быстро прошептал. Тот не сразу понял, задергался, но потом согласно закивал головой.

— Угу? — как бы уточнил Витек.

— Без проблем! — подтвердил фотокор. — Сделаем!

Через секунду он исчез из гостинной, а еще через секунду глухо чмокнула прикрытая дверь в соседнюю комнату, вяло рыкнула во сне Соня…

— Пошел в сортир, — неизвестно зачем пояснил Витек, хотя его никто ни о чем не спрашивал. — Всю дорогу маялся. Засранец!

Часы на стене пробили одиннадцать раз.

— Ни хера себе! — на этот раз удивленно откликнулся Витек. — Как время бежит!

Наступил коленом на стул. Щелкнул по носу подвернувшуюся конопатую двойняшку и по-хозяйски пригласил:

— Присядем на дорожку! Макарыч! Не дрейфь, все путем! Мы счас исчезаем! Как говорится, подведем итоги и на… дроги.

Мокровы нехотя опустились на краешки одного и тоже стула. Последние слова зятька, кажется, успокоили их. Действительно, какого хера! Его право — предложить, а их — послать его нахер! Да и какая в нем таком корысть, какая там крыша! Так, крышка от консервной банки. Главное, не порезаться о ее края!

Мокров рассеянно глянул на часы, потом на живот зятя и снова на часы. А Витек взял со стола принесенную им же недопитую семисотку, одним глотком осушил ее до дна, на прощанье прошелся вокруг стола, на миг задержался за спиной престарелой тещи Мокрова и уже вполоборота к двери без всякого интереса бросил:

— Значит, не договорились… жаль.

— Шагай, шагай! Бог подаст! — хотел крикнуть ему вдогон генеральный директор, но только раздраженно махнул рукой.

И в ту же секунду, круто развернувшись, Витек опустил уже пустую бутылку на голову задремавшей старухи. Отчетливо хрястнули кости черепа и красные осколки посыпались на стол, пол и уже безжизненные плечи и колени.

С минуту все с каким-то дьявольским любопытством разглядывали зазубренное горлышко в руке Витька. Больше всех, казалось, был удивлен сам Витек. Он болезненно щурился, кривил жирные губы, пожимал плечами и был очень похож на космонавта только что по неосторожности перерезавшего трос, соединявший его с космическим кораблем.

В сознание Витька вернула двойняшка. Она весело дернула толстяка за рукав:

— Дядь Вить! Ты бабушку понарошку убил, да? Дай теперя я тебя понарошку!

Свободной рукой Витек смахнул с лица наваждение и, сунув под нос Мокрову окровавленный осколок, горячо выдохнул:

— Ну че, падла, доигрался?!

Потрясенные Мокровы молча жались друг к другу. Только теща Витька инстинктивно протянула руку к сидящей на корточках внучке.

— Не трожь! — прошипел Витек. — Всем сидеть!

Потом с безжалостностью средневекового палача он оторвал Мокрова от жены и ткнул лицом в мокрый от крови его же, Мокрова, тещи.

— Макарыч! — жутко, со всхлипом, захохотал он. — Смотри, чем твои шутки пахнут!

От всего увиденного жене Мокрова стало по настоящему худо. Вид беспомощной головы мужа прижатой железной рукой к затылку мертвой матери, довел ее до сердечного приступа. Рыхлое тело безжизненно расползлось по стулу, и только крупно дрожащие на груди руки и полные слез глаза говорили о том, что она скорее жива, чем мертва.