Александр Берг - Надежда-прим

Но Витьку было уже не до этих тонкостей. Он, как всегда, во всем видел подвох, а в поведении своей горячо нелюбимой тещи и подавно. И еще. Именно в этот миг, глядя на как будто уходящую в небытие тещу, ему открылся первобытный смысл бытия: жизнь одного, нужного тебе, человека можно спасти только ценой жизни другого, ненужного. Главное, не ошибиться, кто тебе нужнее. Так вот, жизнь тещи была ему сейчас нужна, как никогда, потому что внутренний голос до хрипоты повторял ему, что именно эта баба, а не ее глупый муж, держит за хвост, случайно пойманную им золотую рыбку.

Не долго думая, Витек бросил на тещу онемевшего от ужаса генерального директора «Родничка».

— Тещенька! — ласково прорычал он. — И где бабки? У меня, бля, охиренное предчувствие, что вы знаете, где они! И не вздумайте притворяться умирающей! Знаете, че такое контрольный выстрел? Детектор лжи!

Из коридора не доносилось ни звука. Старая Соня крепко спала. А Санек, тем не менее, намертво припер плечом дверь в ее комнату, пытаясь звериным чутьем уловить происходящее в гостиной. Но там, похоже, ничего не происходило.

— Тещенька! — глаза Витька задумчиво сузились. — Вы мне счас отдадите отнятое у народа бабло. Тихо-тихо, па-родственному. Иначе… вот этой стекляшкой я выколю вашему дражайшему супругу глаз. Станет одноглаз, как циклоп! Хотя… кажется, у того придурка не было жены. Или была? Нет, точно не было! Ну это… не проблема! Вы меня понимаете?

По всему, тещенька все поняла, потому что отчетливо привстала со стула и открыла рот, но молчавший до этого Мокров вдруг извернулся и ладонью припечатал рот жены.

— Не смей, дура! — взахлеб заорал кумир «Надежды-прим». — Ззззятек! Экспроприатор херов! Обломишься! Я человек с подвохом! Все обломитесь!

При слове «подвох» Витек судорожно дернулся, а держащая Мокрова рука напряглась до предела. В следующую секунду дико взвизгнула перепуганная насмерть женщина, а Мокров повис на руке зятя, даваясь каким-то нутряным воем.

— Ну вот, Макарыч, — тупо глядя на залитый чужой кровью собственный кулак, деловито заповторял Витек, — а ты говорил: с подвохом! И никакого подвоха! Все честно! Все честно! Как обещал!

Потревоженный странными криками в гостинницу вбежал фотокор. От увиденного у него позеленело лицо и по-собачьи затряслась голова. Но скотоподобный дружок не позволил ему расслабиться.

— Ко мне! — голосом инструктора-собаковода безжалостно приказал он. — Держи!

И сбросил на руки подбежавшего Фотокор а полуживого Мокрова, как только что забитую тушу. Фотокор тяжко охнул, но тело удержал.

Какое-то время Витек внимательно рассматривал пустой кулак. Осколка в нем уже не было. Толстяк удивленно поджимал губы и странно улыбался. Потом схватил со стола острый кухонный нож. Тусклое лезвие замелькало перед глазами обезумевшей тещи.

— Че ж вы натворили, тещенька! — абсолютно спокойно прочмокал Витек. — Теперь чего уж! Колитесь! Не томите душу!

— В шкафу… под мойкой, — вдруг так же абсолютно спокойно произнесла она. Но взгляд ее был такой же тусклый, как лезвие мелькавшего перед ним ножа. Потом, словно вспомнив самое главное, добавила: — зятек! — и тоже как-то загадочно улыбнулась.

С той же улыбкой Витек ласково погладил ее по голове.

Поначалу хотел пойти на кухню сам, но пораздумав, послал Фотокор а. Тот нестерпимо долго не возвращался с кухни, гремел там чем-то, с пьяну ронял чужую посуду.

Витек не торопил. С любопытством оглядывал гостиную. Подошел к часам. Забавы ради остановил маятник, потом снова качнул, и снова остановил. Крутанул стрелки. Щелчком сбросил со стола пробку от бутылки с водкой. Мимолетно скользнул взглядом по мертвой старухе, аккуратно взял за руку двойняшку, подвел ее к теще и усадил ей на колени. Двоняшка тут же благодарно заснула. А Витек склонился над лежащим на полу Мокровым. Размазанный по небритой щеке глаз его не смутил. Двумя пальцами он подцепил со стола бутылку водки и попытался влить ее в рот тестя. Намертво сцепленные зубы мешали. Водка протекла за воротник.

— Можешь расслабиться, Макарыч! — насмешливо засопел он. — Самое худшее для тебя уже позади: ты в коме!

Хотел что-то сказать теще, даже протянул ей бутылку водки. Но тут в комнату вбежал Фотокор.

— Витек! — почему-то шопотом проорал он. — Вот они, родные! — и потряс перед носом дружка тяжеленным черным кейсом.

При виде заветного кейса в руках родственничков теща начала часто икать, судорожно вздохнула и зрачки ее закатились за верхние веки. Гости не обратили на все это ни малейшего внимания. Они одержимо заталкивали себе за пазухи и в карманы пачки рублей и долларов. Через минуту пустой кейс был заброшен на шкаф и возбужденные, мокрые от пота друзья повернулись у двери.

То, что они увидели, повергло их в состояние близкое к тещиному при виде кейса с фантастическим выигрышем в чужих руках. В дверях, пошатываясь спросонок и щурясь от яркого света, стояла старая хозяйская овчарка Соня. Она подозрительно принюхивалась и скребла лапой лакированный паркет.

— Порвет! — заметался Фотокор. — Гадом буду, порвет!

— Замри! — прошипел в ответ Витек. — Убью!

Соня, брезгливо морщась, прошла мимо них прямо к лежащему на полу хозяину. Уже стоя над ним, глухо зарычала, лизнула родное лицо, видно почуяв вкус крови, ощетинилась, но тут же жалобно, по-щенячьи, заскулила и растянулась рядом, положа тяжелую мохнатую башку на его грудь.

Тогда Витек толкнул одеревеневшего Фотокор а к выходу. Уже у самой вхожной двери замер на месте, быстро прошел на кухню и недрогнувшей рукой отвернул все вентили на газовой плите. Настежь открыл дверцу духовки, прислушался к нарастающему зловещему шипу газа, зачем-то коряво перекрестил газовую плиту, и вслед за Фотокор ом выскочил вон из квартиры.

Не оглядываясь, двое добежали до самого конца двора. Не сговариваясь, рванули в подворотню и, буквально, налетели на закрытые наглухо чугунные ворота. От удара двух тяжёлых тел ворота даже не дрогнули.

Через секунду в арку, шатаясь, вошёл он. С жутким любопытством разглядывали они приближающийся к ним призрак. Левый глаз вытек и был размазан по давно небритым щекам. Клочья грязно-белой рубахи облепили дрожащее тело. Он что-то угрожающе мычал и тянул к ним руки. В правой был зажат острый кухонный нож.

Двое у ворот переглянулись, и что-то в глазах друг у друга окончательно добило их. Один из ни стал одержимо колотить затылком в ворота.

— Отдай ему всё! Отдай ему всё! — как затравленный урка, истерично завопил он.

Но второй с ним не согласился.

— Сам отдай! — озлобился он, сорвал с головы шапку и насухо вытер ею мокрое лицо. — Ему всё, а нам — хер? Не пааа-родственному!