Инна Тронина - Миллениум

— Я вам вызову такси, — сказала Жанна, поднимаясь с кресла. — Сделаю всё, как вы скажете, только пообещайте мне беречь себя. Наверное, вы не в курсе, что одного мента Косарь уже заделал. Здесь, в Питере, в лесочке под Зеленогорском. Точно тем же способом, что я описала. Над его гробом товарищи били себя в грудь и клялись отомстить, но Лука с бандой по-прежнему на свободе, и никто не чешется. Недавно я в церкви была, за Костю свечку ставила, чтобы ему самоубийство простили, видела вдову и мать того человека. Ходят тени в чёрных платках и утешаются в молитвах. Говорят, что им ничего другого не остаётся, кроме как простить убийц. Женщины, естественно, ничего сделать не могут. А мужики красивые слова сказали, положенную водку выпили, над могилой из карабинов пальнули — и баста, жизнь продолжается!

Иссурина взяла мобильник и прижала его к щеке, как недавно — руку Артура.

— Умоляю вас, берегитесь. Я очень не хочу, чтобы то же самое случилось с вами, а Лука может это устроить. Он клянётся, что срежет голову любому, кто встанет на его пути. И, в отличие от ментов, он клятвы свои выполняет неукоснительно. Они непременно начнут за вами охотиться, они вычислят вашу семью, всех родных. И всё, что угодно, могут с ними сделать. Помните об этом, Артур, и старайтесь не лихачить. Лукин хитёр, как чёрт, и тоже не трус…

— Спасибо, Жанна, — вяло повторил Тураев.

Он подошёл к запотевшему окну и, пока хозяйка вызывала такси, смотрел на мокрую питерскую улицу, название которой неожиданно выпало из памяти. Сюда Артура привёз тоже таксист, которому пришлось назвать адрес. Петроградская сторона, острова, старый город; через Неву — Крестовский остров, наверное, зелёный летом. А сейчас над ним торчат, как и везде, одни голые прутья, да выплывают из мороси прожекторы стадиона.

Слежки за домом Артур пока не замечал, но на всякий случай решил по дороге на вокзал ещё раз подстраховаться.

— Да, скажите там, чтобы машину подогнали к подъезду вплотную. Не к номерному знаку, а именно к подъезду — это очень важно.

Жанна вышла проводить гостя, и Ксения Васильевна с удивлением уставилась на хозяйку. Та со дня трагедии в общежитии не выглядела такой счастливой, просветлённой и доброй. Горничная видела этого человека впервые. Прекрасно знала, что и Жанна о господине Тураеве никогда не слышала. Но, подавая ему пальто и шляпу, подумала — ой ли? Наверное, прикидывалась, когда изучала визитку. Больно уж быстро приняла его и долго оставалась с ним наедине. И ведь ни разу не позвала горничную, не попросила их обслужить — значит, дело интимное.

Получается, Жанна принялась за старое, и когда придёт её мать в гости, придётся краснеть. Мать Жанны не раз просила Ксению Васильевну приглядеть за взбалмошной дочерью. И если так опять начнёт чудесить, немедленно сообщать им с отцом; они приедут и разберутся. Жанна старалась стариков не огорчать и на какое-то время прекращала возвращаться из ресторанов под утро, пропадать в казино и на загородных виллах, принадлежащих разным сомнительным личностям.

Но сегодняшний гость был особенный, не похожий ни на кого из известных горничной хозяйкиных воздыхателей. Да и реакция Жанны тоже отличалась от привычной. Во взгляде молодой женщины светился восторг, а дыхание то и дело перехватывало, но не от любовной страсти, а от возвышенного возбуждения, похожего на религиозный экстаз.

— До свидания, — сказал Тураев и поклонился Жанне. Потом повернулся к горничной. — Всего доброго. Извините за беспокойство.

— Прощайте, — почти прошептала Жанна и достала из кармана жакета два конверта, но Артуру их не передала. — Счастливо вам добраться до Москвы. Думаю, что машина уже пришла. — Иссурина прислушалась, и со звенящей капелью улицы явственно донёсся шум мотора, шорох шин, плеск воды в лужах. — Да, вот она.

Тураев, ещё раз кивнув от порога обеим женщинам, быстро вышел из парадного, открыл переднюю дверцу и нырнул в салон такси. Жанна не удержалась и припала к экрану, включила видеонаблюдение за двором. Она хотела поднять руку и перекрестить удаляющуюся машину, но что-то её остановило.

Глубоко вздохнув, она вернулась на застеленную ковровой дорожкой мраморную лестницу и протянула горничной конверты. Та приняла их и застыла, ожидая хозяйских распоряжений.

— Ксения Васильевна, опустите эти письма на нашем почтовом отделении. Сейчас же отправьте их, не откладывая. Слышите? Немедленно!

— А куда это?

Горничная обращалась с хозяйкой, как с воспитанницей, которую иногда можно и бесцеремонно отчитать. Жанна не противилась, понимая, что далеко не всё в этой жизни делала правильно, но сейчас ей хотелось скорее остаться одной.

— Почему вы матери-то с отцом письма пишете и подружке, когда они в Питере живут? Позвонить можно или нет?

— Нет, это не телефонный разговор. — Жанна первую фразу произнесла тихо, а потом закричала — визгливо, по-бабьи, упираясь кулаками в бока и топая ногами: — Отправляйтесь сейчас же! Раз сказано посылать письма, посылайте, и не суйте свой нос в чужие дела! Будете рассуждать вместо того, чтобы исполнять, рассчитаю к чёртовой бабушке! Забудете ли когда-нибудь, что были директором школы или нет? Пора зарубить на носу, что вы — прислуга, понимаете?! Раз пришли ко мне, раз подписали все бумаги, значит, нужно отбросить все воспоминания и делать то, что положено. То есть выполнять мои поручения, а не вызывать сюда маму, как в школу. Всё, отправляйтесь!

Жанна зачем-то скинула туфли, проверила, не пострадали ли от топота каблуки, и в одних чулках умчалась наверх по лестнице.

Ксения Васильевна, потрясённая столь безобразной сценой, стояла на ступенях и не знала, как сейчас нужно себя вести, куда бежать — на почту или за Жанной, с которой явно происходило что-то неладное. Никогда та не позволяла себе орать на прислугу и оскорблять людей. Даже когда вернулась после самоубийства Кости Чепеля пьяная, изо всех сил старалась не попадаться на глаза строговатой, но по-матерински заботливой горничной. Насколько помнила Ксения Васильевна, Жанна никогда родным писем не посылала. Всегда хваталась за мобильник, с него звонила и за границу, а сейчас почему-то решила воспользоваться старомодным, ею же не раз осмеянным способом связи.

Но всё-таки, побоявшись вызвать у Жанны ещё один приступ ярости, Ксения Васильевна вздохнула и отправилась в свою комнату — взять пальто, шляпу и переобуться.

Она вышла из парадного и краем глаза заметила светло-кремовые «Жигули», стоящие за углом, в салоне которых сидело четверо или пятеро человек. Вздрогнув и покрывшись испариной от страха, Ксения Васильевна продолжала путь. Она то и дело оглядывалась, но ничего особенного не замечала. Автомобиль оставался на месте, и погони за ней не было. Потом горничная завернула за угол и потеряла машину из виду.