Инна Тронина - Миллениум

И Лиза, никем не удерживаемая, повернулась, пошла по тропинке. Открыв калитку, нырнула в чёрный проём, и послышался удар тяжелой сырой двери. Дарья кусала губы, не зная, что ещё можно предпринять. А Тураев, не стесняясь чужого человека, прижал к себе Лео.

Дмитриева деликатно отошла в кусты, села верхом на перевёрнутую лодку и закурила, прикрыв от ветра ладонью огонёк зажигалки.

— Не плачь, — попросил Тураев, обнимая Лео. — Всё будет хорошо.

— Уже не будет, я знаю. Сколько раз слышала, верила, что жизнь вот-вот наладится, что надоело. Госпожа Лосс права. Я совершила преступление, а ты меня покрываешь. Я не хочу для тебя неприятностей и прошу поступить со мной по закону. Мы не можем бороться с этой женщиной, являясь в её глазах преступниками. Мы сами боимся разоблачения, а потому не имеем морального права упрекать в чём-то её. Пусть против меня возбудят уголовное дело из-за старшего сына. И я дам показания против всех, включая чету Лукиных, ничего уже не боясь. Если я буду абсолютно откровенна, то, возможно, мне удастся вернуть Милену. С помощью лжи нельзя добиться правды. Конечно, Лукин может купить пару-тройку ответственных работников, или меня просто уберут, чтобы я замолчала, и оставят Милену Лизе. Я начинаю думать, что и здесь она оказалась права. В общежитии моей девочке будет плохо. Я эгоистично желаю настоять на своём, не думая о благополучии собственного ребёнка. Мне ведь действительно негде жить.

Тураев посмотрел в ту сторону, где сидела Дарья. Опять взглянул в глаза Лео — уже как-то иначе, будто принял самое важное в своей жизни решение. Валерия заметила это и замерла, ожидая, что скажет её любимый. Единственный на всём белом свете человек, который ещё остаётся рядом с ней и прикрывает собой от шторма, от ливня, от горя.

— Свидетельство о разводе ты где хранишь? — буднично спросил Тураев. Лео удивлённо подняла брови. — В общежитии или здесь?

— С собой вожу. Сейчас оно в твоей квартире. Мы с Вандышевым после рождения ребёнка собирались пожениться. У нас в ЗАГСе уже заявление лежало, но потом пришлось его забрать. А зачем тебе это?

— Завтра утром вернёмся в Москву и подадим своё заявление.

Тураев словно и не сказал ничего особенного, а у Лео подкосились ноги — второй раз за этот вечер. Она старалась, но никак не могла увидеть сквозь слёзы лицо того, кто в самый тяжкий час пришёл ей на помощь.

— Я знаю, что такое остаться одному — преданному, сломленному. И не могу покинуть тебя сейчас. Мы ведь уже живём, как супруги, и остаётся только узаконить наши отношения. У тебя появится крыша над головой. Никто уже не посмеет упрекнуть тебя жизнью в общаге. Я сам родился там и до полугода спал в чемодане с открытой крышкой. Мама рассказывала, как меня прятали от коменданта. Потом ей выделили комнату…

Артур держал Леру за руку и чувствовал, как теплеют её пальцы.

— В первую очередь я хочу изменить твой и свой статус. Ты станешь не бездомной матерью-одиночкой, а замужней женщиной с московской пропиской. А я, даже если Петруничев отстранит меня от расследования, буду искать Милену не как сотрудник МУРа, а как её приёмный отец. Лео, поверь, сейчас иначе поступить нельзя…

— Артур, ты с ума сошёл! Ты не понимаешь, что говоришь! — шептала Валерия, обнимая Тураева и положив голову на его плечо. — Да, мы сейчас спим с тобой, но ты много с кем спал. Зачем я тебе — сирота, беднячка, да ещё с ребёнком? У тебя такие перспективы! быть. А из жалости нельзя жениться, ни в коем случае. Найдёшь невесту с положением. Тебя и родственники твои не поймут. Зачем с ними ссориться? Разве нам плохо сейчас с тобой без этой бумажки?

— Я откажусь от своего намерения только в том случае, если ты не любишь меня и не хочешь быть со мной. Все остальные доводы значения не имеют. Родители рано или поздно примут мой выбор. Брат — тем более. А мнение остальных для меня безразлично. Я строю свою семейную жизнь так, как хочу. Тебе я нужен больше, чем кому бы то ни было. Слишком долго пришлось думать и страдать, анализировать и прикидывать. Мы во всех отношениях подходим друг другу, разве ты не поняла? Ну, ладно, после поймёшь. А сейчас ответь — да или нет? Мне кажется, ответ готов, и остаётся только озвучить его. Поспеши, потому что нам пора уносить ноги. Возможно, Лиза по мобильнику уже связалась с Лукиным. И с её гостями что-то не хочется здесь встречаться.

Артур пытался заглянуть под капюшон, чтобы увидеть глаза Лео. А она отворачивалась и рыдала уже в голос, как чайка над бурным морем.

— Хорошо, я не буду торопить тебя. Но по приезде в Москву ты должна всё решить. Дарья Борисовна! — Артур позвал Дмитриеву, и та поспешно вскочила с лодки. — Пойдёмте.

— Успокойся! — Дарья обняла Валерию сзади за плечи. — Всё пройдёт, всё наладится. И мы повоюем за твою девочку…

— Не нужно воевать, — сдавленно, обессиленно попросила Валерия. — Я не хочу никакой войны. Не желаю видеть чужие страдания, в том числе и Лизины. Возможно, дочери действительно будет лучше у неё, и тогда за нами по пятам не будет следовать смерть. По своей вине я два года назад попала в лапы к этим уродам, и теперь мне от них не отделаться. И я не имею права никого осуждать. Артур, если я приму твоё предложение, ты уже не сможешь отдать меня под суд за сына. А я не желаю прятаться за твою спину. Но я люблю тебя, и потому не знаю, что ответить.

— Тогда подумай ещё.

Артур мельком взглянул на Дарью. Та понимающе, по-матерински, улыбнулась.

— А теперь, девчонки, идёмте. Нам нужно успеть на «Стрелу». А перед тем я ещё должен нанести визит моей хорошей знакомой, которая добровольно и бескорыстно работала вместе со мной по твоему делу, Лео, — Галине Семёновне Милявской.

Лиза, тяжело дыша и дрожа от злости, вернулась в дом. Вошла в переднюю, но не заметила никакой суеты, не услышала детского плача. Кажется, всё обошлось, и девочка не проснулась, не потревожила няню.

Но теперь нужно думать о другом — как уехать отсюда в такое место, о котором Дарья ничего не знает. Жаль, что нельзя проконсультироваться с Кешей сейчас же, а нужно ждать два дня. Но утром могут нагрянуть «маски шоу» — этот Артур не из тех, кто покорно отступает. Надо созвониться хотя бы с Лёвой и сообщить, что Даша сдала его окончательно. К тому же надо спросить, как теперь быть с ребёнком.

Молодая женщина, откинув шаль за спину, поднялась в детскую. Прислушалась к слишком шумному дыханию младенца и включила свет. В следующую секунду она вскрикнула — в двух креслах сидели Иннокентий Лукин и Лев Мерейно. Хеля по-прежнему посапывала в кроватке под пологом.

— Где гуляла так поздно? — спросил Лукин, вытягивая на середину детской длинные ноги. Светлая бородка делала его лицо добродушным, как у Санта-Клауса. — Мы-то с Лёвой думали, что ты, как всегда, около разлюбезной доченьки.