Инна Тронина - Ночь с четверга на пятницу

Лёва втолковывал жене, что лукоморье — это всего лишь морской залив, вроде Финского. А «пропить долото» значит продать его и напиться на вырученные деньги. Сибилла же ломала голову, не представляя, каким образом можно выпить твёрдый предмет…

Кроме Амалии, у Сибиллы были ещё две няни. Потом за дело взялись гувернёры и преподаватели, и в одного из них тринадцатилетняя девочка влюбилась. Правда, она не добилась взаимности. Тот не пришёл на вечеринку по случаю дня рождения Сибиллы, и тем же апрельским вечером она полоснула себя по венам осколком разбитого зеркала. После хирургического отделения госпиталя она надолго угодила в нервную клинику — детский организм не выдерживал сумасшедших нагрузок и первых разочарований.

… Стоя в ванне под душем, Сибилла вспоминала, как лежала тогда в красной от крови воде и чувствовала, как жизнь уходит из тела. Она ничуть не испугалась, напротив, отбивалась от Амалии и вызванных ею врачей, перепачкав в крови и их. А в больнице выдёргивала из вен капельницы, нарочно падала с кровати, отказывалась от пищи, чтобы непременно умереть.

Она вновь ощутила тягу к жизни лишь после того, как в саду у нервной клиники познакомилась со старшим братом такого же неудачливого самоубийцы. Нильс Силинг, здорово напоминавший легендарного русского барда Высоцкого, стал её первым мужчиной. Сибилле едва исполнилось четырнадцать лет.

В обществе Нильса она пристрастилась к бешеным мотогонкам, исколесила всю Швецию в седле его ревущего «друга». Силинг открыл ей всю сладость и прелесть свободной любви, наркотиков и бродяжничества. Он первым из взрослых понял, что на самом деле нужно этой девчонке.

Но, как выяснилось, за ней наблюдали и другие, куда более конкретные, практичные, цепкие и упорные люди. Они давно уже вышли на Харальда с просьбами разрешить дочери уехать в Америку для продолжения образования. «У неё данные, позволяющие впоследствии стать звездой первой величины!» — не раз и не два слышал Харальд. Но долгое время отказывал доброхотам, не желая для единственной дочери тяжкой доли шпионки.

А позже понял, что вербовщики правы, и спокойной жизни Сибилла всё равно не захочет. Последней каплей оказалась та самая страшная авария сразу после рокерской свадьбы с Силингом. Тогда Харальд едва не лишился своей девочки — дочери любимой Кармен. Переделать, перевоспитать Сибиллу можно было только одним способом — предложить ей всё то же самое, но только во имя некой высшей цели, а не просто скуки ради.

Харальд Юхансон не спал всю ночь, прежде чем, наконец, решился на противное его натуре дело. Но, в то же время, он понимал, что Сибилла никогда не станет ни рачительной домохозяйкой, ни законопослушной бизнес-вумен. Есть люди, словно самим Господом созданные воинами или шпионами, путешественниками и авантюристами. А если не дать им возможность реализоваться, на свете появится ещё очень много преступников, потому что жить обыденной жизнью они всё равно не захотят и не смогут.

В следующий раз Сибилла погибнет, ввязавшись в очередной рискованный проект. Погибнет бессмысленно и, может, позорно — от передозировки наркотиков, в пьяной драке. Дочь любила это дело и махала кулаками лучше иного парня. И не простит ему никогда Кармен-Кристина, которая смотрит с их свадебной фотографии, если так случится. Самое главное, он сам себе этого не простит.

Но, с другой стороны, дочери придётся работать на те самые спецслужбы, что в семьдесят третьем погубили её мать. Имя тогдашнего директора ЦРУ Уильяма Колби было для Харальда так же ненавистно, как и имя самого Пиночета. Сибилла же станет, подобно другим сотрудниками Лэнгли, губить чужих матерей и отцов, множить на земле зло и горе…

Как быть, он не знал. И, сжав голову руками, смотрел на другой снимок, где они с Кармен стояли около памятника Эрнесто че Геваре в Сантьяго. Того самого, что потом был взорван и отправлен в переплавку. Они казались такими маленькими на фоне фигуры человека, высоко поднявшего в вытянутых руках автомат и запрокинувшего голову к небу. Человек будто искал там, наверху, ту правду, которую так и не нашёл на земле.

А маленькая Мария в это время весело карабкалась по каменным плитам постамента, распевая во всё горло какую-то местную песенку. Жаркое солнце зажигало золотом её мягкие светлые кудряшки, делая ребёнка похожим на ангела. А теперь этот ангел должен был стать демоном.

И всё же Харальд Юхансон решился. Чужим, деревянным голосом он объявил дочери о своём согласии на её отъезд в США, чем вызвал бурный восторг. Сибилле надоело валяться в госпитале с подвешенной к потолку ногой и гипсовым воротником на шее, а потом гулять в колясочке и прыгать на костылях. То, что девушке удалось, одной из очень немногих, выжить после перелома основания черепа, её отец счёл благословением Божьим; и не знал, правильно ли распорядился даром небес.

А перед Сибиллой раскинулись такие необъятные горизонты, что у юной вдовы перехватило дыхание. Она уже не боялась смерти, потому что после аварии побывала ТАМ. И горячо уверяла отца, что видела маму в раю. А вот она оказалась недостойной и вернулась на Землю, чтобы начать новую жизнь.

Сибилла обнимала отца за шею, вставала перед ним на колени, умильно заглядывала в глаза, целовала его руки и щёки. В конце концов, Юхансон сдался, после чего отбыл к новому месту работы — в Мадрид.

… И теперь, много лет спустя, сидя на краешке постели в петербургском отеле, Сибилла сушила казённым феном волосы и вспоминала своё первое задание. Оно было не очень важное, и роль стажёрки выглядели эпизодической. Тогда ей исполнилось двадцать, и официально шведка училась в Штатах на этнографа. Впоследствии Сибилла Силинг беспрепятственно разъезжала по разным городам, странам, материкам, не привлекая к себе внимания местных спецслужб и коллег из других стран мира.

Как правило, агентура действовала под дипломатическим прикрытием. Но Сибилла выбрала для себя оригинальный «зонтик», который ещё ни разу её не подвёл. Милая блондинка с ямочками на щеках, в широкополой шляпе, тёмных очках и костюме-«песчанке» непринуждённо болтала то с полуголыми чернокожими обитателями африканских хижин, то с калашами, живущими в горах на границе Афганистана и Пакистана, то с колумбийскими наркоторговцами в непролазных джунглях.

А потом она же, сменив полувоенный костюм на вечернее платье и украсив себя фамильными бриллиантами, блистала на приёмах среди совершенно другой публики — респектабельной, богатой, влиятельной. И везде была своей, везде была желанной гостьей.

Но поначалу пришлось несладко. Новичков, особенно женщин, использовали на самой «грязной» работе. Нужно было сразу знать, насколько далеко готовы пойти в своём служении «дамы плаща и кинжала». Чересчур целомудренных и совестливых сразу же отсеивали, как и не годных по здоровью. Собственно, для того и требовались руководству молоденькие смазливые барышни без комплексов, чтобы заставить взятое в разработку лицо совершить безрассудный, непростительный поступок и заставить его «проглотить крючок». С этого крючка человек при всём желании уже не мог сорваться.