Рене Бурдье - Четвертая пуля

— Я подумала о Нью-Йорке.

Клид продолжал игру.

— Нью-Йорк? Я не согласен. Бразилия, если угодно, или Аргентина, или, я не знаю, какие еще там государства. Уругвай?

Голубые глаза засветились. Клид поддался на обман.

— Я ничего не могу больше сказать вам, — ответила она.

И улыбнулась, как бы извиняясь.

— Бертье мог изменить свои намерения, — продолжала она. — И потом, он теперь вас интересует гораздо меньше…

— Ладно. Уругвай, Бразилия или Нью-Йорк — какая разница? В настоящее время его путешествие кончилось. Шпики его задержали и, как ты говоришь, он меня интересует гораздо меньше.

Злобный смешок, которым он сопроводил последнюю фразу, заставил ее вздрогнуть. Итак, ужасная игра возобновлялась? Глаза Клида вновь стали ужасны. Его взгляд леденил. Он вновь обрел тон, с которого началось их знакомство, голос, который был подобен ударам хлыста.

— Сейчас на набережной Орфевр ему готовят прекрасную встречу в стиле, так нравящемся месье Дейблеру, — закончил он, предлагая ей сесть.

Он спрашивал себя, почему он теряет время, когда можно было бы просто передать эту девчонку в полицию. Тем более, что сам он не работает ни на кого. Она вновь принялась плакать. Беззвучными слезами, не пытаясь их скрыть. Клиду стало ее жалко.

— Зачем ты ухватилась за эту глупую историю, — мягко спросил он. — Зачем ты хочешь его выгородить? Я прекрасно знаю, что вы не проводили вместе ночь в Туре. Доказательства? Ты звонила ему из Орлеана около 10 часов 30 минут по его парижскому адресу. Как сделала это и накануне, около 9 часов, тоже из Орлеана, позвонив Дравилю и назначив свидание в этом городе. Ибо ты, а не он, заказала номер…

Она недоверчиво и безмолвно смотрела на него сквозь слезы. Клид ободряюще улыбнулся. Он теперь действительно хотел удержать ее от неверного шага, который она собралась совершить. Он не переставал спрашивать себя, ради чего она готова так жертвовать собой за Бертье. Бертье, убившего человека, который впервые разбудил ее сердце. Что толкало ее на столь неразумные поступки? Вот что пытался он понять. С таким ключом в руке он смог бы без труда пройти «дорогой смерти»: Дравиль… Вернье… Жюльетта…

Клид взял сигарету, прежде чем протянул пачку Мари-Жур Аньель. После небольшого колебания она взяла тоже. Он дал ей прикурить. Курила она машинально, сжимая тонкими губами мундштук «кравен».

Клид положил ей руку на плечо, словно пытаясь прибавить убедительности своим увещеваниям. Она должна была столько пережить, что угрозы и предупреждения уже не действовали. Надо заставить ее капитулировать, найти ключ, столь тщательно запрятанный. Он принялся ей выговаривать, как это сделал бы старший брат.

— Мне хотелось бы вас убедить, — сказал он, забыв свое тыкание, — что вы не сможете больше ничего сделать для Бертье. Он заговорит, когда им займутся основательно, потому что он допустил оплошность и против него имеются улики.

Теперь время подумать о вас. Вы уже по уши влипли в это дело. Подумайте об этом и оставьте свой ложный тон. Почему вы звонили ему из Орлеана в четверг? Пока я один знаю это и мне не хочется делиться с моим добрым другом, комиссаром Винсеном. Но Бертье рискует быть менее сдержанным, чем я. А знаете, как это называется на языке правосудия? Это называется просто — умышленное убийство. И судьи не церемонятся с теми, кто предстает перед ними с таким багажом.

Она поискала глазами пепельницу, чтобы стряхнуть пепел. Он протянул ей одну. Она стряхнула пепел и приняла прежнюю позу — голова откинута назад, взгляд устремлен в пустоту, губы сжимают сигарету. Она, казалось, ничего не слышала.

Клид нажимал, пытаясь убедить словом.

— Вы должны понять, что бесполезно запираться дальше. Вы не спасете его и только погибнете сами. Ваша версия не выдерживает критики, Мари-Жур, вы не найдете ни одного адвоката, который взялся бы защищать вас перед судьями.

Она тяжело дышала. Лицо все бледнело. Глаза болезненно блестели.

— Да, это не выдерживает критики, я знаю, — сказала она с тем же упрямством. — А между тем это правда, месье Клид. Это я убила Жана Дравиля, и Жюльетту Дравиль тоже. Я одна, без всякой помощи, без соучастника, ибо они доставили мне массу неприятностей, они оба. Бертье тут ни при чем, и я докажу это любому судье.

Вы говорите, что его видели в Орлеане. Я вам объясню, что он делал в номере Жана. Если и нашли отпечатки на пистолете, то потому, что он поднял его с пола или с кровати. Это не доказательство его вины, месье Клид. Вы также утверждаете, что я несколько раз звонила из Орлеана в среду и четверг. Это ложь. Я никому не звонила из Орлеана.

Клид щелкнул языком.

— Вы продолжаете меня не слушать! Ну что же, как вам угодно. Но кто будет расплачиваться за вас, и за Бертье тоже?

Она пренебрежительно пожала плечами.

— Вы плохой игрок, месье Клид. Вы не любите проигрывать. У вас нет никаких улик против кого бы то ни было, но вы вбили себе в голову, что Бертье — убийца, которого вы ищете, и вы не можете думать ни о чем ином.

Клиду не нравился такой разговор.

— Как хотите. Я думаю, что ночь в камере заставит вас одуматься.

И все же он был удовлетворен. Девчонка утверждала, что пистолет был найден в комнате. Это означало, что она не убивала, как бы ни пыталась в этом убедить. Ну ладно, пусть придерживается своей версии. Это единственный способ помочь ей выбраться из западни, разумно — и честно.

— Еще вот что, — заметил он. — Вы знаете, что у Бертье была дочь? Считают, что он мог убить и ее. Это утверждаю не я — вечерние газеты полны этой истории…

— И это вы, — поморщилась она, — обвиняете меня в придуманном романе?

Что ответить? Она права, эта девчушка. Он снял телефонную трубку. Через несколько секунд на другом конце провода отозвался Винсен.

В бюро Клида «малышка Алосс» так долго записывал в блокнот, что даже устала рука. Это его первое «роскошное дело» казалось тем более прекрасным и волнующим, что он был единственным репортером, шедшим по горячим следам.

Клид был вдвойне великодушен. Они были умеете, когда в агентство прибыл Винсен в сопровождении двух инспекторов. Комиссара уведомили перед самым отъездом с набережной Орфевр о «шутке», сыгранной Бертье на вокзале Сен-Лазар с его «ангелами-хранителями». Он тотчас же взъелся на Алосса, настаивая, чтобы репортер «Дерньер-суар» покинул кабинет на время совещания. Клид не позволил этого сделать. Он умел убеждать, и в конечном счете Винсен сдался, но излил столько ненависти, что журналист готов был сделаться невидимкой.

Алосс был парнем не старше двадцати пяти, невысоким и коренастым. Он пришел в «Дерньер-суар» три года назад, и Масселон сразу выделил его из всех новичков. Стажер страстно увлекался выполняемой работой, делая ее с большим рвением. Белокурый, робкий, легко краснеющий, он умел, в случае необходимости, быть столь пронырливым, что ему могли бы позавидовать некоторые старые профессионалы.