Рене Бурдье - Четвертая пуля

— Когда позвонили в дверь, я подумала, что это… вы, — начала Клодетта Жема. — Моя горничная в отпуске с понедельника. Я читала в салоне. Пошла открыть. Он ворвался, грубо оттолкнув меня, глаза его просто выскакивали из орбит. Можно сказать, демон зла во всем своем величии. И он сам закрыл дверь. Я испугалась, и он это понял. Я отступила, но он преследовал меня по пятам, усмехаясь, с безумным взглядом, устремленным в меня.

Тут я уронила круглый столик. Бертье остановил звук разбившейся на полу китайской вазы. Я хотела позвать на помощь, но не смогла, будто чьи-то руки схватили мое горло и сжимали его, сжимали… Какое-то мгновение он смотрел на меня, затем достал из кармана пистолет. Я слышала, как он прошептал:

— Ты такая же, как и остальные…

Я поняла, что он меня убьет. Как Жана или Жюльетту. Эта мысль подстегнула меня, словно хлыст. Я бросилась на него изо всех сил, застав его врасплох. Мне удалось вырвать у него оружие.

Комиссар вынул изо рта окурок. Не решаясь бросить его в пепельницу, положил в карман. «Добрая воля, проявленная… убийцей — его словарный запас не позволял использовать иное слово — объясняла его жест, значительно упрощая задачу». Он справится с минимумом вопросов. Вежливых, корректно поставленных. Как положено комиссару…

— И вы выстрелили? — спросил он.

Она, казалось, пытается защититься. Он жестом приободрил ее.

— Не беспокойтесь. Допустимая степень самообороны. Это ваше право…

Клодетта Жема покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Я и не думала убивать. Я хотела удержать его на расстоянии и вызвать полицию. Он тотчас покорно поднял руки. Казалось, успокоился. Это было заметно по его глазам. Я подумала, что мне нечего больше бояться, и на миг упустила его из виду. Я хотела заставить его пройти в салон, где стоял телефон. Он понял, что у него есть шанс, и собрался броситься на меня. Я чувствовала, что проиграю. Закрыв глаза, я выстрелила.

Он закричал. Буквально на миг. И стал падать. Он долго, очень долго падал, держа руку на груди. Я видела только эту руку, пальцы которой сжимали ткань. Это похоже на галлюцинации. Когда он упал на пол, застонал снова. Я думала, что только ранила его. Но склонившись над ним, увидела, что кровь бьет из шеи, и поняла, что убила…

Она постаралась встретиться с глазами Клида. Он ободрял ее, но смотрел строго.

— Я не знала, что делать, — почти извиняясь сказала она. — В полной растерянности я вспомнила о вас.

Кивком головы Клид ее извинил. Он не мог простить себе поведения с Мари-Жур и попыток вырвать у нее тайну. А ключ к тайне — имя ее матери. Мария Таглен, жена Бертье. Это интересное имя Мари-Жур стало теперь понятным. Имя ее матери-певицы — Мария, а первый слог ее фамилии — Таг, что по-немецки означает день, а в переводе — «жур». Фамилия Аньель так же легко читалась простой перестановкой букв. Как же это не пришло ему в голову раньше! Нужен был ужасный крик девчонки, узнавшей о смерти отца…

Что за путаница, о Боже!

Винсен продолжал заниматься своим галстуком. Он пропускал его меж своих коротких пальцев, словно совершая религиозный обряд. Когда Клодетта Жема повернулась к нему, он улыбнулся ей наилюбезнейшим образом.

— Не жалейте, — сказал он своим ворчливым голосом с необычайной игривостью. — В любом случае, он не закончил бы жизнь в своей постели. Если бы наши тупицы не упустили его на вокзале Сен-Лазар, его ждала бы гильотина.

Он добродушно рассмеялся, предчувствуя завершение дела.

— Благодаря вам, — усмехнулся он, — у налогоплательщиков будет экономия.

Никто ему не вторил.

В дверь постучали.

— Кто там? — спросил Клид.

Один из инспекторов просунул голову. Это был самый молодой ассистент Винсена, чуть грассирующий, с живыми глазами — тип парижского уличного мальчишки — гамена.

«Вот один из тех, — подумал Клид, — кто неплохо порезвился, будучи ребенком, на улицах своего квартала».

Инспектор поискал глазами комиссара.

— Закончили, патрон.

Он кивнул в сторону Клодетты Жема. В его взгляде проскальзывало восхищение.

— Это та мадам..?

Винсен тоже кивнул.

— О! Это было сделано классически. Пуля попала в сонную артерию. Настоящий экспресс в потусторонний мир…

Винсен поднялся. Подобные уточнения, как бы ни верны они были, ему казались неуместными. Он поклонился Клодетте Жема.

— Эти господа из прокуратуры ненадолго вас задержат. Они зададут лишь несколько вопросов. Простая формальность. Повторите им то, что сказали мне, и все вскоре станет для вас лишь воспоминанием.

Он поклонился еще раз и направился к двери, чтобы присоединиться к инспекторам — хотел проверить, не пропустили ли они чего-нибудь.

Клид в свою очередь поднялся.

— Секундочку, комиссар, — попросил он. — Я пройду вместе с вами.

Он взял руку Клодетты Жема и поднес ее к губам.

— Я не надолго отлучусь, — прошептал он. — Не более получаса.

Она удержала его руку.

— Очень жаль, — сказала она в тон ему. — Жаль, что вы не можете остаться рядом со мной. Но возвращайтесь побыстрее!

У нее были влажные губы и блестящие глаза. Она уже забыла о Бертье, лежащем тут, рядом, в прихожей, с дырой в горле.

— Да, — обещал Клид. — Скоро вернусь.

Зазвонил телефон. Она отпустила его руку и, улыбаясь, подняла трубку.

Пальцы Клодетты Жема сжались на трубке. Клид видел, как она побледнела. Он замер на мгновение и знаком дал комиссару понять, чтобы тот задержался.

— Но вы ошиблись! — бессильно протестовала Клодетта Жема. — Я не…

Клид услышал щелчок, на том конце положили трубку. Разговор был кратким. Клодетта Жема с задумчивым видом продолжала держать трубку, затем медленно положила ее на место. Она действовала, как во сне. Складка на лбу свела ее брови — она прилагала невероятные усилия, чтобы казаться спокойной. Клид шагнул к ней. Она смело улыбнулась ему.

— Пустяки, — сказала она слегка дрожащим голосом. — Дура или завистница, преследующая меня с недавних пор.

— Да? — Клид, выпрямившись, отстранился. — И что ей от вас нужно?

Она спокойно смотрела на него.

— Если бы я это знала… Но она предпочитает только оскорблять, повторяя всегда одно и то же, и вешает трубку.

Клид закурил свою любимую сигарету и принялся мерить салон шагами. Нервозно куря, он повсюду сыпал пепел. Винсен потер подбородок. Ему казалось, что время тратится напрасно. Он достал свою бумагу и «жоб» и принялся скручивать сигарету. Он ненавидел непринужденность Клида, его манеру держаться, будто у себя дома. Его тонкую иронию, служащую ему то защитой, то орудием нападения, в зависимости от обстоятельств. Скрутив и набив сигарету, он сунул ее в рот, слегка послюнив, и принялся искать в кармане спички. Коробок был пуст. Он не торопясь раздавил его в ладони, не посмев попросить прикурить у Клида, ушедшего в свои думы, и, так и оставшись у двери, принялся жевать табак, ожидая приезда сотрудников прокуратуры.