Иван Аврамов - Алиби от Мари Саверни

Выходило так, что никаких вещественных доказательств, кроме двух одинаковых «золотых» булавок и двух записок с выведенными на компьютере словами, преступник после себя не оставил. Отпечатков пальцев на них не обнаружено. Как в первом, так и во втором случае — ни одного свидетеля.

Каким был повод для убийства? Пока что он неизвестен. Правда, жертвы носили родственные фамилии — Ветрова, Витренко, опять же в записках навязчиво эксплуатировалась тема ветра — в той, что нашли на Лене, содержался ясный намек на то, что преступник неуловим, он бросает смелый вызов правоохранителям, сыщикам, всему свету, стало быть, уверен в своей безнаказанности, второй же текст, приколотый к полупальтецу Стаса, не что иное, как цитата из Александра Блока, его поэмы «Двенадцать».

Почему именно эта цитата? Хочет дать понять, что он вездесущ, всепроникающ и спасения, защиты от него нет? Это предположение вполне может соответствовать истине. Да, кстати, использование блоковской строчки говорит о том, что убийца — человек образованный или просто начитанный.

— Прямо какой-то ветреный убийца, — пробормотал Лемешко, закуривая вторую сигарету с красноречивым, а может, издевательским названием «Бонд».

— Если б только ветреный, — протянул раздумчиво Бетко. — Ветреных людей на свете — тьма! Мужей, жен…

— Ну, ты же понял, какой смысл я вложил в это определение, — с напускной обидой произнес Павел.

— Еще бы, — улыбнулся капитан. — Но продолжим дальше. Жертвами преступника стали асоциальные элементы, причем по возрасту совсем молодые — проститутка, наркоман. Допускаю, что это был целенаправленный выбор.

— Кто-то возомнил себя санитаром леса?

— Вот-вот. Очищает общество от всякой скверны… Но вполне может быть, что это чистой воды случайность. Просто воспользовался моментом, что никого рядом нет, жертвы, по большому счету, хиленькие юнцы — девчонка, наркоман-доходяга, ну и…

— Я все же склонен думать, что это осознанная политика ветреного убийцы, — не согласился Лемешко. — Стаса ведь он прирезал не где-нибудь, а в притоне. Наверняка выслеживал, где, что и как, потом выбрал удобное время и удобное место — притон, когда рядом с Витренко дружбанов-наркош не было…

— Резонно, — похвалил старшего лейтенанта Бетко. — Паш, пока что поступим так: бери в помощь Слюсарчука и дай мне точную картину по городу: всех Ветровых, Витренко, Ветродуевых и прочих, чья фамилия связана с этим корнем. Второе — к каждому, кто носит опасную фамилию, приложи его социальный портрет: хороший это человек или редиска.

Опросы всех тех, с кем общался, был близок Стас Витренко, оказались безрезультатными, один к одному, как в случае с Леной Ветровой.

Папа и мама Стаса тяжело, конечно, переживали горечь утраты, но где-то в душе, боясь, наверное, сознаться в этом самим себе, чувствовали даже облегчение — сын, похоже, достал их до печенок, и в минуты отчаяния они наверняка желали его смерти. Отчасти их можно было понять — страшнее всего наблюдать, как родной человек добровольно убивает себя.

Друзья-наркоманы смерть Стаса восприняли философски, даже отрешенно — привыкли, что дама с косой регулярно прореживает их ряды. Все в один голос заявляли, что крупных долгов, как и смертных врагов, у их товарища по несчастью не было, и кто мог перерезать ему горло, нельзя даже и предположить.

— Мы все знаем, что подохнем рано, — сказал Миша Шульгин, самый старший из этой унылой компании и с наибольшим, естественно, стажем — колется уже двенадцать лет. — Бывает, конечно, всякое, но больше всего мы боимся умереть от передозировки. Кому мешал Стасик, не пойму. Он был неагрессивен, в чужие квартиры не лазил. Если что уносил, то только из родного дома…

Искренне оплакивала покойного лишь Анжела, первая из компании, с которой пообщался Бетко. Она честно призналась, что наркоманом Стасик стал из-за нее: чтобы переспать с ней, он и укололся в первый раз…

— До меня у него женщин не было, — плача, говорила Анжела. — Я это поняла сразу, как только он пришел к нам и посмотрел на меня. Он мне понравился сразу, и я захотела дать ему то, чего он так сумасшедше хотел. Но для этого он должен был стать таким, как я.

— Анжела, ты ведь неглупая девушка. Ну, эта ваша первая ночь… Или первый день… На грязном тюфяке, на заплеванном полу, в этой грязище и вони… Ну, как ты не понимаешь, что это… как лучше сказать, ну… не по-людски?

— Не знаю… В этом, между прочим, тоже есть своя прелесть, — Анжела несмело, беззащитно посмотрела на Бетко, плечи ее вдруг затряслись, она заплакала.

— Мы со Стасом хотели завязать с наркотой, стать, как все, пожениться… Он добрый был. Он безобидный был, как…

«…Как муравей», — вспомнил капитан Тому, подружку Лены Ветровой.

Бетко добросовестно опросил всех, с кем так или иначе соприкасался Стас Витренко, хотя знал, что следствие не удастся продвинуть ни на йоту — кажется, в этих двух преступлениях такие мотивы, как месть, деньги, ревность, ограбление и прочая, начисто отсутствуют.

Нужно много думать, анализировать, сопоставлять, привлечь в союзники интуицию, чтобы понять, какой побудительный мотив движет этим странным убийцей.

Лемешко со Слюсарчуком понадобилась неделя, чтобы составить список всех тех, кто носит в Зеленом Клине «ветровую» фамилию и каждую персоналию снабдить ее социальным портретом. В родстве с ветром значились 34 человека, из них 15 — дети школьного возраста, за которыми если что и водилось, так чисто детские шалости. Взрослых, стало быть, 19 человек, из них шестеро бабок и один дед, им уже за семьдесят и за восемьдесят, из дому практически не выходят. Остается чертова, так сказать, дюжина взрослых людей, которые способны стать объектом внимания «ветреного» убийцы, если, конечно, у них рыльце в пушку.

— Среди этих 13, — сказал Павел Лемешко, — есть двое, репутация которых замарана. Остальные вроде бы добропорядочные граждане, по крайней мере, так удалось выяснить методом независимых характеристик. Хотя в душу к этим людям не заглянешь. Не исключаю, что наш маньяк информирован намного лучше нас с тобой.

— Вы, надеюсь, собирали эти характеристики не в лоб, ненавязчиво? — поинтересовался Бетко.

— Обижаешь, начальник. Каждому рыбаку известно, что рыбу распугивать нельзя.

— Так кто же эти двое? — нетерпеливо спросил капитан Бетко.

Часы в его кабинете показывали половину седьмого вечера.

Гаражи стояли двумя темными стенами, между ними пролегала широкая, где вполне разминуться двум машинам, улочка, которая полого спускалась вниз, упираясь в редкий лесок. Если подняться по ней вверх, то слева, за гаражами, начинается чистое поле, а по правую сторону через настоящую, так сказать, дорогу, стоят уже жилые дома, где большинство автовладельцев и обитает. Ничего не скажешь, удобно, потому что близко.