Андрей Анисимов - Призрак с Вороньего холма. Дружба бандита

— Сделаю тут капитальный ремонт — подумал он, и сразу начал прикидывать, в какую сумму этот ремонт выльется. Пока считал, на втором этаже открылось окно. Чубастый мальчишка в майке и трусах, усевшись на подоконник, закурил сигарету. Голенев поднялся и показал ему кулак. Кулак детдомовца не испугал. Сорванец высунул незнакомцу длинный розовый язык и, скорчив рожицу, жестом показал, что сам Голенев курит. Олег усмехнулся и затушил сигарету.

— Касаткин, сейчас же вернись в постель! Ты же таки не мальчик, ты же хулиган. — Услышал бывший детдомовец знакомый голос. Мальчишка тут же исчез, а в окне возникло очкастое лицо Меджрицкой. Она близоруко вглядывалась в черты постороннего мужчины, нарушившего ее территорию.

— Руфина Абрамовна, не узнаете?

— Кого я еще должна там узнавать в пять часов утра?!

— Это я, Олег Голенев.

Она вскрикнула и тут же исчезла. Прошло несколько минут, заветная дверь отворилась. Она шла к нему в синем сатиновом халате, накинув на плечи потрепанный плащ. Он бросился ей навстречу и заключил в объятья. Вместо некогда грозной директрисы его руки обнимали сухенькую старушку с острыми торчащими лопатками.

— Олежек, как же так? Я слышала, ты умер в госпитале!?

— Да, Руфина Абрамовна, я умер, но не до конца.

Она отстранилась и строго взглянула поверх очков:

— Есть, мой мальчик, таки вещи, над которыми шутить не стоит.

Этот взгляд он прекрасно помнил. Она состарилась, усохла, но смотрела поверх очков, точно так же, как и двадцать лет назад.

— Я не шучу. Меня спустили в морг, а я ожил.

Она увела его на кухню, усадила за стол, согрела чайник и потребовала отчет о жизни. Он отчитался.

— Ты молодец. А у меня четверо мальчишек и одна девочка от погибших афганцев. Одного ты таки уже видел. Леня Касаткин — сущий дьяволенок.

— А матери?

— По-разному. Не хочу таки вдаваться в детали, но можешь мне поверить, и при живых матерях бывают круглые сироты.

— Вы говорите, афганцев четверо мальчиков и одна девчонка?

— Кстати, очень хорошая девочка. Иринка Ситенкова. И учится хорошо, и красавица.

— И сколько же им лет, этим ребятам?

— Почти одногодки. От восьми до деcяти. Ирочке девять.

— Руфина Абрамовна, только не подумайте, что я пьяный, или не в своем уме…

— Я вовсе так не думаю, Олежка…

— Я всех заберу. Мальчишек и девчонку.

— Как это заберешь? Это же люди, а не котята…

— Мальчиков усыновлю, девочку удочерю.

— Ты думаешь, что говоришь? Олежек, ты же их не видел! А это таки далеко не ангелы…

— Я тоже таки далеко не ангел, Руфина Абрамовна.

— Усыновление — целая большая процедура. Ты даже себе не представляешь, сколько нужно исписать бумажек и сколько получить подписей…

— Вот и займитесь бумагами. Я сейчас приехал на несколько дней, а осенью вернусь в Глухов окончательно. Тогда и закончим.

— Хорошенько подумай, мой милый Олежка. Деньги у тебя есть, и это очень хорошо, когда в семье хватает денег… Но хватит ли у тебя на них сердца?

— Вас же хватило на нас на всех.

— Я, Олежка, таки простая еврейская женщина. У нас обычно большие семьи, а я, как и ты, сирота. Вот и создала себе большую семью.

— Сердце есть только у евреев?

— Не передергивай, Олежка. Ты мужчина, а это уже две большие разницы…

— Я пошутил. — Олег виновато улыбнулся, еще раз обнял старую воспитательницу и покинул дом детства.

Город начинал просыпаться. Солнце выглянуло из-за Вороньего холма, ударило в подслеповатые оконца покосившихся стареньких особнячков вдоль набережной реки Глуши, позолотило верхушки старых вязов. Дома ему казались совсем маленькими, словно вросли в землю, а деревья, наоборот, выросли. Он шел по берегу и думал, как давно все это было. Вообще было ли? Что реальней в его судьбе? Этот городок с запахом кислой капусты, резными наличниками, детским домом с неизменной Руфиной Абрамовной или перевал Саланг с «духами» и минами-ловушками, а может, Лазоревск с пожаром в доме Турка? Он ушел отсюда сопливым мальчишкой с перочинным ножиком в кармане, а вернулся миллионером, размышляющим о строительстве большого завода. За воспоминаниями не заметил, как город закончился. Он стоял у подножья Вороньего холма. Когда-то его венчала маленькая церквушка. При ней покоилось городское кладбище. Церквушку в тридцатых взорвали большевики. Кладбище уничтожила война. Тогда Вороний холм назывался «высотой семнадцать двадцать один». Высота несколько раз переходила от немцев к нашим, холм утюжили танки, и развалины церквушки вместе с кладбищем сровняли с землей.

Олег поднялся на вершину. Отсюда открывался вид на реку, заливные луга на той стороне и деревню Щеглы, что стояла ниже по течению. Пейзаж в лучах восходящего солнца наполнил сердце бывшего афганца удивительным покоем.

«Если я, когда-нибудь построю собственный дом, то возведу его здесь. И поселю в нем большую семью» — подумал он и посмотрел на часы. Стрелки показывали начало седьмого. Голенев поднял воротник новой китайской куртки и зашагал будить мэра города.

В ангаре пахло свежеструганным деревом, а бетонный пол покрывали опилки. Гена Кащеев мочился в опилки и смотрел, как трое его парней били по голове резиновыми дубинками арендатора ангара Павла Дорофеевича Вислоухова. Лично к Павлу Дорофеевичу Гена неприязни не испытывал. Более того, если бы не визит Мамона в кафе Какманду, он вообще не знал о его существовании. Узнав, приказал навести справки. Шестерки выяснили и доложили, что в городе открылся новый магазин строительных материалов, в котором брус, половая доска и вагонка на двадцать процентов дешевле, чем в его собственном. Гена Кащеев тут же отправились к хозяину новоиспеченного предприятия. Во время первого визита с Вислоуховым говорил вежливо. Он приехал к Павлу Дорофеевичу не с пустыми руками. Бандит привез договор, в котором владелец лесопилки должен был всего лишь поставить подпись. Но упрямый мужик вовсе не собирался продавать свое дело. Держался уверенно и пугал какой-то весьма авторитетной «крышей». Кащеев, естественно, понял, что речь идет о Мамоне. Но прикинулся дурачком.

Сегодня утром на случай стычки с конкурентом он собрал всю банду. Двадцать вооруженных до зубов уголовников расселись в два «Рафика» и поехали следом за Мерседесом Кащеева.

Не доезжая лесопилки, кортеж остановился. Бандиты выскочили из микроавтобусов. «Рафики» и «Мерседес» тут же укатили. Боевики быстро окружили ангар и замаскировались. Кащеев взял троих громил и пошел к воротам. Узкая дверь, врезанная в сталь ворот, оказалась на запоре. Они принялись молотить в дверь ногами и резиновыми дубинками. Никто не открыл.

— Придется испортить замок… — Огорчился Кащеев, поскольку считал лесопилку уже своей. Громила по кличке Пятак разрезал задвижку очередью из автомата, и они вошли. Кооператор оказал сопротивление, но его скрутили, привязали к станине пилорамы и били.