Андрей Молчанов - Форпост

Но наглый визит их послужил Кирьяну и Федору предупреждением и уроком. Не прошло и месяца, как все рынки, магазины, автозаправки и кооперативные лавочки в округе оказались под охраной крепких уверенных парней, воспитанников его преподобия, и за каждым из них числилось новенькое вороненое оружие, номерными знаками не отмеченное. На путях к благодатным землям, процветающим вопреки всеобщему упадку и разброду, утвердились прочные сторожевые посты. Любой чужак тотчас попадал на заметку. И документы его с соответствующими расспросами проверяли либо вежливые и равнодушные милиционеры, либо плечистые, коротко стриженые ребята, обходящиеся без официальных представлений.

Прибывший в гости после очередной отсидки Арсений, в окончании сентиментального вечера, проведенного в кругу друзей детства, сообщил:

– Я тут в авторитеты выхожу, часто общаться придется, вы ведь в своем углу – борзые…

– На что намекаешь? – спокойно спросил Кирьян.

– Упаси бог, чтоб с ваших овец шерсти состричь! – рассмеялся тот. – Исключительно дружба и взаимопонимание! Сотрудничество, когда понадобится… С этим… – кивнул на Федора, взиравшего на него свинцовым взором, – из-за благ земных мимолетных, да еще и корыстных, охоты идти в лобовую – никакой… – Кивнул головой усмешливо, пояснил: – Вашим стилем глаголю, ваше преподобие, вник… Храм, говорят, строите? На причастие только к вам, а с саном поможем, дело решаемое, коммерческое…

Рукоположение Федора прошло без заминки. Государство уже не вмешивалось в кадровую политику церкви, должность уполномоченного Совета по делам религий при Совете Министров СССР упразднилась, да и тот в свое время рекомендовал претендентов в попы из села, а не из грешного города; нынешние архиереи давали сан всем желающим, а уж в отношении сына священника, знавшего все таинства службы, от сохи к вере пришедшего, никаких вопросов у иерархов не возникло.

Человеку свойственно мечтать стать тем, кем он не является. Но сбывшаяся мечта Федора вернула ему то, что принадлежало по праву.

И все-таки, как ни убеждал себя Серегин в случайности дорожного происшествия, в душе у него поселилась неотступная тревога. Но с кем посоветоваться, кому довериться? Единственным человеком, кому стоило поведать о произошедшем, был незабвенный шеф из бывшего КГБ – отставной подполковник Евсеев. Что ни говори про представителей коварной и кровожадной конторы, но этот Серегина никогда не подставлял, рекомендовал не откровенничать лишний раз ни со своими коллегами, ни с людьми из разведки, кому передал своего подопечного, и отзывался о секретных службах весьма критично, как о сборищах негодяев. Наконец, они успешно и без осечек, рука об руку, прошли рискованную контрабандную стезю. По прибытии в Россию Олег позвонил ему, но разговор вышел невнятным и пустым: Евсеев сказал, что уже несколько лет пребывает на пенсии, ничем не занимается, а по интонациям его голоса стало понятно, что бывший гэбэшник явно и неотвратимо спивается. Однако, вспоминая некогда логичного, отважного и предусмотрительного опера, Серегин полагал, что, хоть извлеки из него мозг, станет Евсеев функционировать на вошедших в каждую клетку навыках, не ошибаясь ни в анализе ситуации, ни в ее прогнозе. И, поразмыслив, сподобился на повторный звонок, легко напросившись на встречу с проверенным сотоварищем.

Принял его отставник в своей малогабаритной квартирке на Нагатинской набережной, с окнами, выходящими на набережную Москвы-реки, – широкой, стылой и грязной течи, обставленной облезлой бесконечностью панельных коробок – обиталищ столичного простолюдья.

Под низким потолком квартирки теснилась потрепанная мебелишка, пялился из угла пучеглазый телевизор с пыльным экраном, а на столике возле дивана, на свежей скатерке, вокруг обмороженной колокольни литровой бутылки водки, была в изобилии расставлена закуска недурного качества – от семги, салатов, колбас и сыра до домашних пирожков, чахохбили и тефтелей в томате.

– Жена хлопотала, – пояснил Серегину некогда старший его товарищ.

Олег искоса взглянул на него, тут же отведя взор. Во что превратило время этого некогда подтянутого, широкоплечего, дышащего силой и уверенностью парня… Теперь перед ним покачивался, опираясь на палку, долговязый небритый субъект с облезлой седой шевелюрой, заплывшими слезящимися глазками и алой, в сизых прыщах, физиономией. Был он одет в застиранную теплую тельняшку с надорванным воротом, тренировочные штаны и почему-то – в тяжелые, с волочащимися по полу шнурками, ботинки.

– Серьезно похлопотала жена, даже неудобно… – промямлил Олег, думая, что при покладистой к пьянству мужа супруге тот протянет, конечно, куда более своих одиноких собратьев. А потому ему, Серегину, также одинокому волку, такой образ жизни противопоказан, ибо холостякам, как никому, нужна самодисциплина.

– Думаешь, отчего я в такой берлоге очутился? – промолвил Евсеев. – Обменялся с дочерью. Она в мою «трешку» въехала, я – в ее камеру… Двое ребятишек у нее, муж… Жена с ними живет, помогает… А мне, пенсионеру, и тут неплохо. Тем более я сюда не жить переехал, а помирать.

– С ногой-то что? – спросил Серегин, кивая на палку.

– А-а! – отмахнулся Евсеев. – Не люблю о болячках… Присаживайся давай.

Выпили за встречу.

– Ну, что привело тебя к старому затертому пенсионеру? – спросил Евсеев, жадно запивая водку стаканом газировки и добавляя багрянца в залитое нездоровым румянцем лицо. – Неужели ностальгия по временам былым? Сомневаюсь…

– Я врать не стану, – сказал Серегин. – Воды утекло – мегалитры – с поры давних наших свиданий, много чего произошло, а вот сейчас нужен совет… Только ты мне его дать и способен. Ни с кем другим не поделишься. Придется, правда, много чего тебе порассказать…

– Ну, мы же всегда верили друг другу, – уныло кивнул Евсеев.

– Тогда слушай…

Слушал Евсеев, глуша водку без тостов, лишь мельком чокаясь с Олегом в паузах его рассказа.

Затем встал, подойдя к окну, долго глядел на мерзлую реку. Произнес, задумчиво поглаживая неверной ладонью небритую щеку:

– Жестокую ты жизнь прожил за прошедший период… Интересную, конечно, да… Только кому от нее радость?

– А от твоей – кому?

– От моей? Десяток негодяев по назначению отправил… Да и внуки есть… Переосмыслил много. Изжил в себе суету всякую… Карьера, деньги, страстишки мелкие… Все теперь видится чепухой и прахом. А у тебя мною познанное и пройденное – дай бог, впереди… Впрочем, не к месту разговор, тебя еще гордыня душит и перспективы влекут… Да не отмахивайся, что, мол, в тупике. Ты в обыкновенном техническом простое, он закончится. Так вот – по делу! Ну, что ты со своими надсмотрщиками из разведки делиться своими закавыками не стал – правильно поступил. Если бы они про историю с «црушниками» узнали, восторга на их рожах ты бы не прочитал. И как бы с тобой обошлись – неизвестно. Могли бы и сдать тебя врагу – почему нет? – обернулся он на Олега остро, и узнал прежний, жестокий и ясный прищур того молодого, стремительного опера из безвозвратного прошлого. – Ты же нарушил все правила игры… Это убийство – ни в какие ворота! Да еще утаил его от шефов… И утаил тем самым суть своего положения и статуса. Но то и сам ведаешь.