Андрей Молчанов - Форпост

– Может, раскаяться? – неуверенно предположил Серегин.

– Перед Богом каяться надо, – сказал Евсеев. – А перед этими чертями – все равно что перед крокодилами: не сожрут, так утопят. Если ты убил врага крокодила, ведь это не значит, что он стал твоим другом? Ну-с, далее. Американцев, понятное дело, такой инцидент огорчил. Что было после? А вот что. Они скоренько вычислили, что имели дело с авантюристом и с двойным агентом, как все двойные агенты в итоге разоблаченным, но крайне нагло вывернувшимся из-под меча возмездия. И что им делать? Умыться от плевка? Это самой-то могущественной разведке мира? Едва ли. Проще тебя вычислить, убедиться в твоей пустопорожности и отвернуть тебе башку неформальным способом. Проблем тут, собственно, никаких. Нанять через вторичные каналы агентуры каких-нибудь уголовников и – считай, справедливость восторжествовала. Так что если это привет «оттуда», нисколько не удивлюсь. Закономерно и по заслугам.

– А что мне было делать? – спросил Серегин. – Отправляться на заклание в американскую тюрьму? Кто меня оттуда стал бы вытаскивать? Я что – кадровый офицер? Да и от них открещиваются, сам меня наставлял! Это ЦРУ своих из последних сил вытаскивает, а наши… Хотя какие они мне «наши»… Впутали, суки…

– Ты бы их как-нибудь там… погуманнее… – стеснительно крякнул Евсеев. – Вырубил бы на часок…

– Ага! Видел бы ты этих лосей!

– Н-да… – Евсеев бросил рассеянный взгляд в окно, затем вернулся на место, вновь разлил водку по рюмкам. Сказал: – Не хотел бы я оказаться в твоей шкуре. К трупу офицеров приплюсовал парочку здешних исполнителей… Теперь на том конце провода могут взыграть самые агрессивные амбиции. Вывод прост: надо куда-то валить. С обязательной сменой документов.

– А с документами поможешь?

Евсеев тяжко вздохнул. Произнес нехотя:

– Есть человечек… Но! – Он выставил перед собой ладонь решительным жестом. – Разбирайтесь сами, мне ваши таинства – без надобности. Пиши телефон, я его предупрежу…

– Но куда валить-то? – безрадостно вопросил Серегин, принимая от хозяина ручку и обрывок бумаги.

– Пиши… – Отставник без запинки продиктовал телефон, и Олег с удивлением посмотрел на него, припомнив свои предположения о неувядающих профессиональных навыках бывшего контрразведчика.

– Думаешь, спился? – словно прочитав его мысли, буркнул тот. – Нет, брат, меня в водке не утопишь… Силы она подтачивает, не спорю, но как без анестезии в моем колючем бытии? Водку можно не любить, но пить ее надо… – Он опрокинул в рюмку бутылку, глядя, как со дна ее вязко стекают последние капли. Произнес задумчиво: – Великая сила – закон гравитации… Даже Иисус Христос подчинялся ему какое-то время… – Поднял на Серегина веселые и хитрые глаза, залитые пьяной поволокой, и рассмеялся неожиданно и неизвестно чему. В этот момент в такт его хриплому смеху каркнула, словно с одобрением, пролетавшая мимо окна ворона. Евсеев кивнул ей благосклонно, а после продолжил со смешливой ноткой в голосе: – Вот как забавно происходит, Олежек… Жизнь все-таки движется по кольцу, есть в ней логический конец, замыкающийся с началом. И есть, полагаю, высшие силы, тому способствующие. Не зря подтолкнули они тебя навестить меня, убогого. Аню помнишь? – спросил внезапно Евсеев резко и требовательно.

Серегина словно обдало жаром.

– Какую? – спросил он осторожно, боясь услышать в ответ нечто неприятное и болезненное о той, которую любил и потерял.

– Как говорится: сколько Лен, сколько Зин… – усмехнулся Евсеев. – А вот сколько «Ань» у тебя было, не знаю, но одну помню великолепно.

– Я ее искал, – сказал Серегин. – Тишина. Куда-то съехала, какая-то темная история с квартирой… Папаша ее, слышал, играл в качестве подкидного дурака в финансовые пирамиды, заложил жилье, далее афера лопнула, а вот что было впоследствии…

– Впоследствии, оставшись без квартиры, Аня отправилась жить к тетке, – отозвался Евсеев. – На юга. Городок обозначу. Туда и езжай.

– Сколько времени прошло… Нужен я ей…

– А вдруг и нужен? – пожал плечами Евсеев. – Ты за жизнь не решай, она за нас решает. От нас движение требуется, только-то и всего. Поскольку движение и есть жизнь. К тому же заготовлен у меня для тебя оглушительный сюрприз: есть у тебя, Серегин, сын. Симпатяга, полагаю, парень, исходя из внешних данных родителей. И вот не в таких уж и дальних далях ты его и найдешь.

– А почему ты раньше мне…

– Почему раньше никто из наших тебе об этом не поведал? – продолжил за Серегина контрразведчик. – Решили не искушать тебя, не тревожить такой информацией твою импульсивную непредсказуемую натуру. Вердикт психологов и руководства, вероятно. Твое психофизическое состояние увязывалось с вмененными тебе задачами. Думаю так. А покуда ты куролесил за бугром, народ в конторе сменился… А новым кадрам не до твоих пылью покрытых романов… Вот и все, собственно. На том смысл твоего визита ко мне, полагаю, исчерпан.

– Ну, я пойду, – сказал Серегин, поднимаясь с дивана.

Евсеев уныло кивнул.

В прихожей, провожая гостя, он спросил:

– Оружие-то есть? Осталось с наших былых… манипуляций?

– Есть, но закопано далеко, – хмуро проронил Серегин.

– Табурет на кухне возьми и антресоли открой, – промолвил Евсеев, тяжко опираясь на палку. – Чего уставился? – давай, вперед… Коробку с елочными игрушками видишь? Шарики, белочки, звездочки – клади на пол…

На дне фанерной коробки обнаружился кольт, признанный Серегиным как прошлый контрабандный грех, далее – невиданный доселе плоский небольшой пистолет с широкой рукояткой и коробки с патронами.

– Один ствол твой, из бывших, а другой мне по случаю перепал, – прокомментировал Евсеев. – Бесшумный ПСС, большая редкость. И патронов к нему три десятка. Каждый – на вес золота. Спецоружие. Со стреляными гильзами – аккуратнее, в них остаточное давление, пальцы оторвет, если что не так… Бери, пока свой клад не откопал. А то вдруг и не успеешь к нему добраться.

– Я верну… – сказал Серегин, складывая обратно в коробку хрупкое елочно-праздничное убранство.

– Да забирай все это железо от греха! – отмахнулся Евсеев. – Прошло время… Это раньше… Ксива была, задор… Приключения разные. А теперь мне только-то и недостает с левыми стволами в какую-нибудь историю вляпаться. Я их уже и утопить подумывал, да жалко… безвинную природу загрязнять. Так что ты здесь опять кстати подвернулся…

Обнялись на прощание. Мелькнула в мутном свете коридора седая нечесаная голова, опухшая кисть руки, потянувшаяся к дверной ручке, щелкнул в пазу язык замка.

Вот и все… Последняя наверняка их встреча. Вот и замкнулось еще одно кольцо жизни…

Стараясь не встречаться глаза в глаза с патрульными полицейскими в метро, наделенными рефлексами и чутьем сторожевых псов, Серегин, то и дело проверяя, прочно ли умещен кольт за брючным ремнем под курткой, спустился в вестибюль станции, уселся на скамью в ожидании поезда.