Андрей Молчанов - Форпост

Арлиев заехал к Федору по делам хозяйственно-экономического свойства: община грозила ему судом за применяемые китайцами химические удобрения, просочившиеся сквозь почвы в реку. Удобрения были ядовиты, но отзывались обильным урожаем, вкушать плоды которого Агабек своим близким категорически запрещал. Однако юридическую тяжбу надлежало предотвратить, тем более в суде заседали лица, также принадлежащие к числу прихожан опытного вербовщика Федора. Кроме того, в свое время, когда Агабек только осматривался на приобретенных землях, сосед Кирьян неосмотрительно познакомил его со своим партнером-американцем, поставщиком сельскохозяйственной техники. Арлиев прикормил заокеанского коммерсанта на мелких контрактах, а затем «кинул» на пару миллионов долларов, не расплатившись за поставленную технику. Тот бросился с жалобами к Кизьякову, но только чем тот смог бы помочь ему? Лицензию на мошенничество в криминальном мире Агабек получил еще на заре туманной юности.

Вот тут-то он увидел Анну, хлопотавшую во дворе вместе с женой настоятеля: хмурой худощавой женщиной, обжегшей Агабека неприязненным смелым взором и даже не сподобившейся на приветственный кивок. На шее женщины виднелся большой рваный шрам.

Баба у здешнего попа, судя по сведениям, донесенным до Агабека, тоже была штучкой с богатой преступной и тюремной историей за плечами.

В ней было что-то зловещее – этакая крепкая, мрачная, худая мышка с острыми чертами лица, совершенно лишенная даже намека на нежность, которая скрасила бы ее увядшие черты и следы какой-то внутренней бесконечной усталости.

Анна же – русоволосая, с милым лицом, серыми глазами, в которых смешливо сиял доброжелательный ум, высокая, ладно сложенная, с хрупкими голенями стройных загорелых ног, поразила воображение Агабека внезапно, как ударившая под дых пуля, парализовав на мгновение и заставив вскипеть кровь, прихлынувшую к лицу. У него пресеклось дыхание от величайшего, доселе неиспытанного волнения.

В дом Федора он вошел, как оглушенный. Потеряв способность к спору, вяло согласился с предъявленными претензиями, затем взглянул в окно, вновь поразившись зрелой, но отчего-то особенно привлекательной красоте этой уже вожделенной незнакомки. Спросил, как бы невзначай:

– Откуда девушка?

– Родственница, – сухо ответил Федор. Затем, выставив перед собой указательный палец, насмешливо и предостерегающе поводил им на уровне груди.

Агабек без труда понял его жест, поинтересовался:

– Замужем? Кто муж? Ай, счастливый парень!

– Говорю же: не по тебя песня, – захолодел глазами Федор.

Чувствовалась в нем мощь, суровая внутренняя сила и готовность к отпору.

Агабек вновь не нашел в себе желания противоречить. Лишь сподобился на ответный долгий пристальный взгляд, тоже твердо и бесстрашно упершийся в глаза собеседника.

В отличие от своих поповских собратьев с неряшливыми клочковатыми бородами, Федор был тщательно побрит, одет не в рясу, а в черный строгий костюм с черной же рубашкой, а на серебряной кованой цепи умеренной толщины свисал к его груди не крест, а такого же старого серебра складень-иконка. Безымянный палец его правой руки украшал перстень с зеленым посверкивающим камнем.

В уставные одежды он облачался исключительно при несении службы в храме, в быту к ним не тяготея.

– Изумруд? – кивнул Агабек на перстень.

– Вроде того, – нехотя обронил Его Преподобие. Кому-кому, но только не дагестанцу стал бы он разъяснять отличие изумруда от зеленого алмаза, редчайшего минерала, именуемого мариинскитом. И, тем паче, откуда этот камень взялся. – Ну, все во мне разглядел? – продолжил он сквозь зубы.

Агабек мотнул головой дурашливо, давая понять, что далек от какого-либо противостояния. Затем кивнул на одну из стен, где висела картина в витом золоченом багете: что-то из библейских сюжетов… Поговаривали, жена Его Преподобия – талантливая художница и, если она писала это полотно, то слухи соответствовали истине. Впрочем, в живописи дагестанец ничего не понимал, ориентируясь в своей оценке лишь на смутные представления о некой гармонии, озарявшей это окно в иную, придуманную, реальность.

Картиной была копия Мемлинга «Страсти Христовы», на которую Вера затратила два года кропотливых трудов. Полотно завораживало Федора своей загадкой: как средневековый фламандец, не отходя от базиса своей культуры, сумел привнести в композицию полотна каноны древнерусской иконописи, отразив их в сюжетах и в образах? По наитию свыше? Из общения со странниками из далеких земель?

Картина была огромной, мрачноватой, величественной и более подходила не для кабинета или же гостиной, а для замка либо музея, но ни тем, ни другим, кроме дома и церкви, отец Федор не располагал. В церкви же места этому католическому шедевру не могло найтись по определению: это был предмет искусства, но не поклонения, к соседству с иконами неприемлемый.

– Хорошая картинка, – выговорил Агабек благодушно. – Продай, денег дам.

– В городе, – мирно ответил ему Федор, – есть пара скобяных лавок. В них ты легко найдешь себе шедевр по своему вкусу.

Было ли это насмешкой или полезным советом, дагестанец не уяснил, но да и пусть его пытаются поддеть и оскорбить, он посчитается за все, он терпелив… И он знает, что выиграет предстоящую неминуемую войну. Да, у этого попа есть связи среди крупных воров, правящих бал. И даже его деверь среди них. Но какие это связи? Эфемерные, на прошлом построенные, на сантиментах всяких… А он, Агабек, дает ворам долю в общак. За то, что отписано ему торговать на половине всего Юга наркотиками. Долго он того добивался, непросто, но решилось. И теперь воровской верхушке он куда полезнее, чем какой-то попик. К тому же в общине есть его, Агабека, осведомители. Купленные, польстившиеся на мзду. А разве способен его преподобие купить кого-либо из его семьи? То-то! И пусть скрипит зубами, ибо трех молодых парней из общины уже направил на лечение от героиновой зависимости, но не скажет ему, Арлиеву, ни слова! И пожаловаться некому! Полиция здешняя и наркоконтроль – слуги двух господ, им в крутые свары влезать без выгоды, а к кому еще обратиться? Только к чутким врачам, и только с деньгами, дабы отвадили от зелья падших… Однако напрасные это траты, пустая суета. Наркоман – приговор. И здесь их племени скоро прибавится, машина запущена.

Простились вежливо, обойдясь без рукопожатий. Проходя через двор, женщины, столь увлекшей его, Агабек в нем уже не обнаружил, зато молчаливый злобный взор, которым проводила его ведьма-попадья, сказал ему многое…

Агабек снисходительно усмехнулся про себя: никто не остановит его в задуманном, никто! И эта красивая русская баба будет его собственностью, кто бы ни оказал ему в том противодействия! Он добьется ее, добьется непременно!