Алексей Шерстобитов - Неприкаяный ангел

– Мир вам…. Тебе, Валерия, говорю – встань и прими… – Элеонора, именно она была при крещении названа Валерией, побелевшая, как полотно, на коленях подползла, протянула руку. В ней появилось зернышко, быстро выросшее красивейшим не земным цветком, почти сразу превратившимся в золотистый порошок с красным отливом:

– Имеющий уши, да слышит: уже «близ у дверей»…, покайтесь и спасетесь! Тебе дщерь говорю: спящий да восстанет, восприняв это. Как Луна, освобождает светило от тени своей…, так чадо его да пребудет… Господь с вами. Аминь!… – Свет исчез в никуда, они стояли, вновь, перед закрытой дверью, а не внутри, но на коленях, все так же, как были перед явлением…

Я же видел следующее. Ангелы воздавали хвалу Создателю, сливаясь в одно целое. Их крылья, шелестом своим, будто морским прибоем, навевали волны теплого света, он все более отличался от главного истинно белого, к которому привыкнуть я так и не смог. Когда приблизившееся, начало ослеплять, Ангелы, встав на колени и, по моему слабому разумению, воздели руки вверх, воспев «Славу». Навстречу нам двигался воплощающийся светлый дух в золотых ризах, излучавший, кроме света, благодать и тишину. Его светящиеся, а потому без ясных очертаний волосы, обрамляли красивый лик, кажущийся то благородно старческим, то все же молодым, взгляд всепрощающий, вселяющий надежду на прощение.

Святой угодник Божий Алексий святитель и чудотворец, вступался за душу своего подопечного – были услышаны его молитвы…

Крылья Ангелов составляли ему серебристый туннель, продолжившийся вовне, в мир людей и печали. Как только он пересек границы пространств, все в том мире преобразилось, создав некую капсулу, похожую на нечто из вещественного мира. Люди, увидев его, пали на колени!

Я был поражен тем, что они смогли его увидеть. Он что-то отдал женщине, и что-то донес до всех. Я ощущал их небывалые эмоции, граничащие с ужасом и восторгом. Паника и радость охватила их обездвиженные тела, оставив обессиленными и счастливыми, после исчезновения святого. В сердцах их было благоговение, а на душах растворялась благодать…

Возвращаясь, совершенно без движений, великая душа Святого в новом теле, остановилась напротив меня и я услышал:

– Господь с тобой и милость Его бесконечна, скоро будет испытание, где все решиться – только верь и спасешься. Аминь!.. – Ангелы умиляясь, обратились в мою сторону. Никогда я не чувствовал такую положительную энергетику такой силы, я весь был пронизан светом, излучая радость. Я впитывал благодать. Наверное, на этом Солнце могло оставаться звездой триллионы лет, мне же этого хватило только, чтобы, наконец, поверить!..

Ошарашенные путешественники, озираясь вокруг, пытались найти то, что только видели – тщетно! Можно было бы подумать о галлюцинации, если бы не мешочек из необычной ткани, лежавший в руке Элеоноры. Слезы, горячие и густые, как парное молоко, не лились, но перекатывались медленно по ее, уже покрасневшим, щекам:

– Господи милостивый, за что мне милость такая?! Люди добрые, что же я…, за что это мне… Господи помилуй! Господи помилуй! Господи помилуй!… – Священник с сияющим лицом, подошел к ней и произнес:

– Слава Богу за все! И нам с тобой, «Ляксевна»… раба Божия Валерия, под закат лет, милость такая дана, ну теперь хоть знаю, когда упокоюсь…

– Что ж ты батюшка, о жизни вечной нас учишь, а сам куда-то собрался?

– Да устал я здесь, сестра…, устал…, да и мне ж, еще в детстве глас был…, не поверил я тогда, что от Спасителя то он, хотя, этим к вере и пришел. А теперь вижу, что и к спасению, даст Бог, моему… – на все воля Твоя, Господи!..

Вечерело. Разбили палатки. «Ляксевна», дети и священник изъявили желание спать в доме, остальные расположились вне. Алексей готовил ужин и беседовал с отцом – оба пытались понять, что им несет сегодняшнее событие…

Элеонора, с каждой проходящей минутой, как-то отстранялась от произошедшего с ней. Но мешочек со снадобьем, теперь висевший у нее на шее, неудобно топорщащийся на груди из под блузки, возвращал к необычному событию. Поведав об этом с опасением батюшке, она успокоилась его ответом, мол, и апостолы святые, видя самого Господа в течении трех лет, и все творимое Им, и то веру не имели крепкую, находясь до Его явления после Воскресения, в постоянных сомнениях. А уж сам апостол Петр то и вовсе трижды отрекся.

Успокоилась она только тем, что забывчивость такая – это обычное дело, попускаемое каждому в виде искушения, а значит, испытания будут, следуя следом.

Не то что бы ей овладели сомнения, совсем нет – случившееся отходило на второй план, потом на третий, и так далее. Сознание затуманивалось разной мелочью, в виде лезших в голову странных мыслей. Да, собственно говоря, не то чтобы странных, просто давно не приходящих, и совсем не нужных.

Матушка, понимая, что подобная навязчивость, именно ради забывчивости и наседает, просила, засыпая Боженьку, послать ей напоминание, причем такое, что бы ей, бестолковой без всяких размышлений понятно было…

Ей снился стол, огромный, с толстой дубовой, из единого куска, столешницей, на ней кто-то лежал, распростертый на спине. Глядя на него, почему-то казалось, что он составляет одно целое с этим предметом мебели. Она попробовала коснуться рукой. Оказалось, что столешница и человек единое целое, не склеены, или как-то скреплены, а будто прижаты и срослись.

Ножки стола были толстыми и уродливыми корневищами, зависшими над землёй и вросшие другими концами, сквозь деревянную плиту в спину человека. Стол, плотно окружали, очень неприятные на вид, почти черные деревья, не имеющие листвы. Кора их потрескавшаяся, ядовитая, изъеденная изнутри нервозностью, исходящей из них в виде струящегося полупрозрачного чернильного летучего вещества, что-то среднее между пылью и густым дымом, бывающим от горения резины.

Почему-то она чувствовала, что это не растения, но люди, их души, проросшие сквозь тело. Ни одно из них не давало ни единого ростка, способного на жизнь. Элеонора, хотела было возмутиться этому безобразному образу существования, заметив, что все, без исключения корневища питаются из несчастного, распластавшегося на столе, и ни одно не уходит, как положено, вглубь земли!

С отвращением смотрела она, как эти толстые, покрытые мелкими длинными волосками, в трещинах и прыщах, трубы, набухая и сокращаясь, проталкивают внутрь себя, вытягиваемые из, пока еще, сильного тела, жизненные соки.

Ей хотелось остановить, прекратить, оборвав, обрубив, но как только она бралась за топор или за лежавшую здесь, алебарду, то сразу забывала, что хотела делать. Сразу ей виделся окружавший её, залитый солнцем луг, умиляющий воплощенной в нем жизнью. Одним взглядом Элеонора охватывала копошащихся насекомых, зверьков, всевозможных птичек, процессы жизнедеятельности растений. Все вокруг радовалось гармоничному существованию и чьему-то покровительству.