Джон Ридли - Все горят в аду

Потом Чэд вроде бы наконец уловил смысл немногословия Дэнни:

– Ах, вы хотите сейчас. Ну... хорошо. Я могу дать объяснение... сейчас.

Чэд стоял как вкопанный. Он ничего толком не объяснил, но умудрился еще раз взмокнуть от пота.

Дэнни устрашающе молчал.

– Знаете, вот что, я мог бы дать вам объяснение. Но я думаю... да, я думаю, что я лучше пойду к себе в офис и напишу бумагу, которая даст... и скажет вам... – Чэд не знал, как ему закончить мысль. Чэд не был уверен, сгодится ли эта несуществующая, на ходу выдуманная им бумага. – Вот почему я... в свой офис.

Чэд собрался с силами, вышел из конторы Дэнни и пошел в свой офис.

По-прежнему тихий, Дэнни какое-то время сидел, ничего не предпринимая. Потом потянулся к телефону и набрал номер 2-2-8.

Два-два-восемь был номер охраны.

Невозмутимо, как солидный человек – солидный человек, рыдавший теперь, подобно младенцу, которого только что отшлепали по попке, – Чэд прошел по коридору, миновал приемную, где сидела Джен, вошел в свой пустой кабинет, закрыл дверь, запер ее на замок и рухнул в стоящее возле стола кресло. Через несколько секунд его слезные железы заработали еще интенсивнее.

– О господи, господи. Я пропал. Что же мне... Я болен, вот что. Я себя плохо чувствую. Сделай так, чтоб я чувствовал себя лучше.

– Как ты хочешь себя чувствовать, Чэд? – спросила Анджела. Она, как всегда, здесь. Нежным дымком вьется ее голос.

– Я... я хотел бы себя чувствовать... – Как бы он хотел себя чувствовать? Если бы Чэд, прожив столько лет как акула в костюме, как скорпион, пытающийся выкарабкаться со дна ведра со змеями, прожив так, будто его сердце и душа были накрепко заперты где-то, а где, не вспомнить, мог иметь хоть одно чувство, которое он позволил бы себе назвать своим собственным, что это было бы за чувство? – Я хочу чувствовать себя как ребенок. Ты помнишь, что ты чувствовала, когда была ребенком?

– Помню, Чэд. – Руки Анджелы овеяли легким ветерком рукав Чэда, прежде чем расстегнуть его и закатать до локтя. Густые светлые волосы на руке Чэда взвились от прикосновения Анджелы. Вены набухли под кожаным жгутом.

– Ни о чем не волновался. Не знал, что значит волноваться, когда был ребенком. – Чэд парил в облаках. – И всегда есть кому о тебе позаботиться. Всегда.

Как вестник Господень, раскинувший крыла, Анджела указала на стол.

Чэд посмотрел.

На книге записей, между сигарами "Кохиба", которые Чэд курил, хотя и не любил их, и членской карточкой лос-анджелесского спортивного клуба размещались пузырек с жидкостью и шприц из нержавеющей стали – красивый шприц, блистающий даже во флуоресцентном свете.

Изящно-тонкий, тщательно проверенный, кончик шприца был вставлен в пузырек. Внутри раствор, готовый к употреблению.

– Я болен, Анджела, – сказал Чэд. – Я хочу, чтобы обо мне заботились. Ты будешь обо мне заботиться?

Каким бы жалостливым ни казался его голос, Анджеле не было жаль Чэда. Анджела не позволяла себе судить о людях, об их положении и месте в жизни.

– Ты знаешь, я позабочусь о тебе, Чэд. – В самом деле Анджела ко всем относилась одинаково заботливо.

Чэд поднес руку к ее губам. Губы Анджелы поцеловали его кожу. Помада оставила след, рубиново-алый след, напомнивший Чэду маленькую мишень.

– Обещаешь? Обещаешь заботиться обо мне?

В голосе Анджелы послышался смешок:

– Ах, Чэд. Это так потешно. Иногда, мне кажется, я люблю тебя. Иногда.

Игла вошла в сердечко, нарисованное помадой. Из Чэда вытекла кровь, смешалась с наркотиком, влилась обратно.

Через несколько секунд Чэд начал дергаться, корчиться и вертеться. В следующее мгновение он уже не двигался вовсе. Как облака на небо Канзаса, на лицо Чэда наплыло блаженство. Его голова поникла набок или, может быть, обернулась на звук, прозвучавший в сотне миллионов миль отсюда. Чэд, почувствовав, что направляется в ту сторону и уже набирает скорость, сумел выговорить:

– Боже мой. Прекрасно. Это прекрасно.

– Что прекрасно?

– Музыка... Гениальный парень. Я, наверное... наверное, ему скажу.

Вскоре Чэд увидел свой седьмой день рождения, на который ему не подарили игру "Биг Джим", хотя он так мечтал о ней. Потом Чэд увидел, как ему исполнилось тринадцать и он схватил за грудь девушку, попавшуюся ему в школьном коридоре. Он увидел себя тщательно одевающимся в первый день работы ассистентом в агентстве, готовым покорить весь мир. Ну не весь мир, так весь Голливуд. Чэд мог покорить Голливуд. Без всяких сомнений. Покорить его и победить.

Это было последнее, что видел Чэд Бейлис.

В роскошном лас-вегасском отеле на Стрипе, на двенадцатом этаже, по коридору от лифта, находился номер 12-101. Мини-люкс. Дверь была заперта, и на ручке висела табличка "Не беспокоить", которую, нисколько не постеснявшись, повесил Маркус. Он хотел белую девушку – Брайс, он пришел, чтобы выяснить, как ее зовут, – и хотел быть уверен, что его не отвлекут, что ему не помешают и его планы никто не нарушит в течение ближайших нескольких часов.

Маркус расстегивал рубашку, радуясь, что ночью нашел время посетить гостиничный тренажерный зал. Он не был культуристом, но мускулатуру имел внушительную.

Брайс пыталась найти мелодию, под которую можно оттянуться, и уже отмахала по шкале радио "Боуз Вэйв" туда-обратно. "Бенатар", но девок Брайс не переносила. Стинг. Мурлыканье Брайана Адамса из очередного саундтрека. Черт, придется слушать эти лакированные сопли Стинга. А что, нормальной музыки в Вегасе вообще не передают? Может быть, подумала Брайс, они крутят в номерах эту дрянь, чтоб людей в казино вытащить.

– Брось, – сказал Маркус.

– Хочу найти что-нибудь нормальное.

– Мне не нужна музыка.

– А мне нужна.

Брайс продолжала рыскать.

Дерьмо.

Снова дерьмо.

Джорни. Джорни? Это почти классический рок.

– Во, сойдет, – сказала Брайс. Она встала, обернулась, оглядела голую грудь Маркуса. Безволосую, но хорошо накачанную. С тех пор как Брайс кончила последний раз, прошли уже сутки. И ей стало даже жаль, что придется переделать этого парня в пепельницу.

Маркус бросил на Брайс взгляд типа "ты моя свиная котлетка, а я ох как голоден".

– Ни разу с белой телкой не трахался. (Он уже вот-вот штаны изнутри пропорет.) Не знаю почему. Со мной многие трахнуться хотели. А мне всегда казалось: что-то в этом не так.

Брайс отнеслась с пониманием.

– У меня есть хорошие новости. – Она запустила руку за спину. – И есть плохие. – Рука вынырнула, сжимая пистолет.

Появление пистолета вызвало у Маркуса короткий смешок:

– Что это, черт побери, значит...

– Ты, похоже, толковый парень, так что не будем терять времени. Где наркотики?

– Девочка, опомнись. – Маркус уже не смеялся. И даже не улыбался. – Спрячь свою игрушку, а то мне придется тебе кое-что сделать.