Джон Ридли - Все горят в аду

– Вы чего-то хотели, – констатировала, а не спросила, Гейл, причем констатировала скорее утомленно, нежели вежливо.

Брансон понадеялся, что ее утомленность – симптом недомогания, бесплатно прилагающегося к восьмичасовому рабочему дню, а не сиюминутная реакция на его персону.

– Я Брансон, – представился он.

Гейл не удостоила его ответом.

– Вы здесь недавно.

Ее равнодушие только усугубилось.

– Я подумал, вы же здесь недавно и, может, еще мало кого знаете, и я бы мог вам... кое-что показать.

– Покажите мне кое-что, – повторила Гейл; черты ее лица сложились в очень задумчивую гримасу. Она пару раз кивнула, помедлила, будто собираясь с мыслями, потом сказала: – Я совершенно не хочу ребенка, – сказала Гейл, и Брансона передернуло: таких откровений он никак не ожидал.

Она продолжала:

– Я совершенно не хочу ребенка, а когда женщина не хочет ребенка, тогда, кроме как менять колеса или передвигать мебель, мужчина ей ни для чего не требуется.

Брансон задумался в поисках столь же краткого аргумента.

– Вы не хотите иметь ребенка, но это не значит, что вы не можете развлечься.

– Типа, в боулинг поиграть?

– Типа, потрахаться.

– А знаете, почему хорошо быть женщиной? Женщины могут развлечься и без мужчин.

– Вы что, лесбиянка? Я никому не скажу, но признайтесь, вы лесбиянка?

Лесбиянка? Это объяснило бы, почему Гейл не в кайф трахаться с мужиками. Но дело в том, что ей было в кайф трахаться с мужиками, и некоторые мужики из ее прошлого были тому подтверждением. Был Джон, который в течение восьми месяцев проматывал ее деньги и бегал за другими бабами, а потом исчез, и с тех пор от него ни слуху ни духу. Нельзя, правда, сказать, что она рыдала до потери сознания и слагала поэмы о несчастной любви. Был еще один, чьего имени она даже не могла вспомнить, этот разговаривал как хозяин и вел себя как хамло, а в остальном напоминал скорее половую тряпку. Его исчезновение тоже стало для нее большой удачей.

И вот к ней еще один подъехал, Брансон его зовут, хочет затащить ее в койку. Но из всего, что видела Гейл, кроме его не вполне пристойных взглядов и ухваток типа "мы-не-знакомы-но-ты-обязана-со-мной-переспать", в нем не было и толики того, чем располагали двое ее последних мужчин. Так что нет, дело не в том, что Гейл было не в кайф спать с мужиками, просто было очень тяжело найти мужика, с которым стоило бы потрахаться. И сознание, что ей, по сути, все равно, найдет она такого или нет, раскрепощало ее по-настоящему.

В ответ на вопрос Брансона:

– Нет, я не стала лесбиянкой. Я просто освободилась.

Брансон уяснил обстановку. Может, и было время, когда он мог охмурить Гейл и прорваться в райский сад меж ее ног, но это время давно прошло. Гейл никто не нужен. Гейл на кривой козе не объедешь.

Она пошла прочь от Брансона.

Гейл переступила порог и направилась в Вегас.

В большом роскошном лас-вегасском отеле, на двенадцатом этаже, по коридору от лифта, был номер 12-101. Мини-люкс. Дверь заперта, а на ручке табличка – "Не беспокоить". В мини-люксе на кровати сидел Джей с телефоном в одной руке и "Полными лас-вегасским деловыми белыми и желтыми страницами" в другой. На полу лежал Маркус, по-прежнему мертвый и с каждой минутой становившийся все мертвее.

Джей набрал номер. Последние три года он работал помощником у нескольких безымянных, безликих, бездушных, не умеющих разговаривать иначе как кричать агентов, а за три года на такой работе набираешь массу телефонных номеров. До фига и больше. Но еще ни разу Джей не делал этого с такой решительностью.

Раздался гудок... гудок...

– Гостиница "Лас-Вегас", – ответили на другом конце.

Джей попросил:

– Номер Париса Скотта.

После короткой паузы:

– Извините, Парис Скотт у нас не регистрировался.

Джей повесил трубку. Черт! И все равно это блестящий план – обзвонить все мотели, все притончики куда мог зарулить субъект – несчастный гаденыш – типа Париса. Он будет звонить и спрашивать этого слизняка до тех пор, пока не найдет его. Блестяще. Никому и в голову не мог прийти такой простой и эффективный план. Только тому, у кого в груди ледяное, жестокое сердце убийцы. Джей улыбнулся собственной сообразительности... улыбнулся... пустил слезу, потом опять улыбнулся.

Послышался стук в дверь.

– Горничная, – раздался голос.

– Нет, – ответил Джей. Он уже набирал указательным пальцем следующий номер.

В дверь постучались еще раз. И повторили:

– Горничная.

– НЕ НУЖНА МНЕ, ЧЕРТ ПОБЕРИ, НИКАКАЯ ГОРНИЧНАЯ, СПАСИБО БОЛЬШОЕ! – закричал Джей.

– Hijo de tu puta madre! [16] – крикнула в ответ горничная.

Джей набрал номер. Раздался гудок... гудок...

– Мотель "Счастливая шестер..."

– Номер Париса Скотта.

– Скотта?.. У нас, кажется, не...

Джей повесил трубку. Набирая следующий номер, он разразился тирадой:

– Ты труп, ублюдок. Я найду тебя и сразу прикончу! Ты труп!

Как блестяще.

Он улыбнулся... еще раз улыбнулся... заплакал и вновь улыбнулся.

Сумерки перетекли в ночь, но никаких других изменений в номере Нены и Париса в гостинице "Под дубом" не произошло. Брайс по-прежнему сидела на стуле, листая каталог нижнего белья. Нена сидела на кровати, боясь до смерти, что пришел ее смертный час или, во всяком случае, что он уже на подходе.

Брайс отложила журнал, посмотрела на часы и поняла: уже поздно и скоро может стать слишком поздно.

– Не знаю. Не нравится мне это. – Она покачала головой. В голосе Брайс послышалось разочарование, как будто речь шла о почетном госте, запаздывавшем к обеду.

– Он с-сказал... – Нена сумела произнести это лишь со второй попытки. – Он обещал.

– Парень, который не выполняет обещание. Это что-то новенькое. Что он тебе сказал? – Насмешливо: – Он лю-у-у-убит тебя? Он ж-и-и-и-ть без тебя не может? Он возьмет тебя с собой на край света? Бля. Стрелять таких надо.

От насмешливости Брайс Нене, тонущей в омуте страха, захотелось плакать. Но она не заплакала. Нена понимала, от чего получает кайф эта дама – от чужого унижения. Может, Нена уже на пороге смерти, но такого удовольствия она ей не доставит. Она не заплачет. Пусть у нее жжет глаза, течет из носа, но она не заплачет.

Из-за двери раздались пьяные вопли: "Спе-е-е-е-нсер... Спее-е-е-е-енсер!"

Брайс посмотрела на дверь.

Уже на протяжении часа Нена, стоило Брайс отвернуться, миллиметр за миллиметром подвигала руку в сторону завернутого в салфетку ножа.

Брайс перевела взгляд на Нену.

– Вообще-то ты вляпалась. На что ты рассчитываешь, а? Если парень за тобой не вернется, значит, он врун поганый. Если вернется, значит, ты ему небезразлична, но тогда я его убью. Иногда проигрываешь по-любому.

– Не убивай его. – Сохранять спокойствие в голосе Нене было не легче, чем, например, оседлать быка. – Он ничего не сделал.