Ярослав Зуев - Будни рэкетиров или Кристина

– Сергей Михайлович. Если Бонасюк готов, мне необходимо уточнить фирму формального поставщика.

– Я чего и звоню, Милочка. Этого самого Полянского и вбивайте. Будет, значит, поставщиком. Он теперь от меня, я вам обещаю, далеко не ускачет. Ему Володя, если что, быстро рога обломает.

– Полянский так Полянский, – согласилась Мила. Главное, чтобы печати стояли.

– Будут стоять! – голосом Глеба Жиглова заверил Украинский.

Вася отложил в сторону договор, согласно которому коллективное малое предприятие «Тинко» принимало на себя обязательства по поставке подозрительно дешевых телевизоров «Сони Хай Блек Тринитрон» в комплекте с видеомагнитофонами той же всемирно известной марки.

– А это, что? – спросил Бонасюк, поднося к глазам бумажку в половину альбомного листа, отпечатанную в нескольких экземплярах.

– Платежное поручение, – пояснила Мила.

– Мое?

– Вы что же, реквизитов своих не узнаете?

Свои реквизиты Вася, конечно же, узнал. Вопреки угнетенному, мягко говоря, состоянию, он осознавал, что его упорно и с дьявольской последовательность затягивают в омут. В то самое по настоящему гиблое место, откуда не бывает возврата по той простой причине, что он не предусмотрен конструктивно. К безутешному горю и страху перед ответственностью за содеянное добавился мистический ужас, который наводила на Бонасюка эта женщина и двое ее подручных.

– Мое поручение? – переспросил Вась-Вась. Просто так, чтобы резину потянуть. Без какого-то особого умысла. Какие там умыслы на эшафоте.

– Ваше, Вася, ваше. А теперь, давайте, расписывайтесь в бумагах. Там где галочки карандашом проставлены. А потом можете отдыхать. На подписание кредитного договора нам с вами на послезавтра. Обед и ужин вам сюда подадут. Переночуете тоже здесь.

«А где я буду ночевать, это очень большой вопрос, – подумала Мила параллельно. – Пока этот ротозей Украинский Витрякова ловит, домой лучше не ехать. Хм… хоть в гостиницу отправляйся».

Вася еще немного помедлил. Мила протянула ему «золотую» китайскую ручку, сработанную наподобие «Паркера».

Из кухни вышел Близнец с тремя чашками на подносе. Поднос был черного цвета, как раз под стать настроению Вась-Вася. Близнец с интересом посмотрел на несчастного банщика и сказал, криво улыбаясь:

– Ваш автограф, маэстро. Вся заминка в автографе…

На глаза Бонасюку навернулись слезы. Он взял протянутую ручку и стал ставить роспись за росписью с таким видом, словно он подписывает завещание. По большому счету, именно так и обстояло дело.

5-е, суббота, до обеда

Куда же она подевалась, хотел бы я знать?! – воскликнул в сердцах Бандура, когда они с Эдиком вышли из больницы, выглядевшей не оживленнее шхуны «Мария Челесте», оставленной экипажем в Бермудском треугольнике. [122]

– Так уехала она, – сказала молодая совсем девчонка с таким большущим животом, что Андрей наверняка бы заподозрил тройню, если б мог думать о ком-то кроме Кристины. Девчонка была бледной и щуплой. Залегшие под глазами синюшные круги делали ее лицо изможденным. В больницах вообще редко кто кажется пышущим лошадиным здоровьем. Так что девчонка не была исключением, хоть и держалась молодцом. «Храбрится», мимоходом подумал Андрей. Он не припоминал ее лица. Видимо, оформилась в стационар накануне.

– Уехала? А когда?

– Вчера вечером. Сказала, домой. Вы не беспокойтесь. Что это вы такой белый? У нее все в порядке. Мы соседки, по палате. Не пропадем. Мне телевизор обещали привезти. Черно-белый, правда, но все веселее, чем в выбеленный потолок смотреть. – Девчонка протянула руку. – Я вообще-то Катя.

– Андрей, – сказал Бандура.

– Вы муж? – вот идиотский вопрос из тех, что частенько ставят любовников в дурацкое положение. Впрочем, Андрей сомневался, чтобы Вась-Вась навещал супругу в больнице. Хотя, кто эту Кристину знает?

– Брат, – буркнул он, растерянно шаря глазами по застеленной койке Кристины. В голове казенная подушечка, на тумбочке книжка Марининой с закладкой. Со вчерашнего вечера никаких изменений.

Они с Армейцем вышли на улицу. Погода стояла прекрасная. Весеннее солнышко пригревало. Но все это совсем не радовало Андрея.

– Ну и дела, – Бандура засунул в рот сигарету. – Даже не знаю, что сказать. – Ему вдруг безумно захотелось увидеть ее, чтобы крепко прижать к груди. Сделать это вчера было проще, чем высморкать нос. Сегодня же возникли проблемы. Есть такая народная поговорка: «Пока есть, убил бы, а как не станет, купил бы». Только не все в этой жизни можно купить за деньги.

– Что же делать? – спросил Андрей, обращаясь к послеобеденной улице.

– Кристина могла вернуться к мужу?

– Нет, – покачал головой Бандура. – С чего бы вдруг?

– У-у женщин своеобразная логика, брат. Я ду-думал, ты уже разобрался.

– Едем! – решил Бандура. – Только сначала на Сырец. В сауну.

Через пять минут они были на Сырце. Движение по Берлинского нельзя было назвать оживленным, это вообще тихая улица. У сауны «Линкольн» разминулся с грязно серой 24-й «Волгой». Номера на машине были милицейскими.

– У, менты поганые, – для проформы скрипнул зубами Бандура.

– С-слушай? А они не от Бонасюка выехали?

– Понятия не имею. Догони, спроси.

«Волга» исчезла за поворотом. Проводив ее исключительно недружелюбными взглядами, Эдик и Андрей взбежали по ступенькам. Сауна встретила их запертой дверью. Бандура обошел ее по периметру, вспоминая, как они бежали от Глиняных голов. Как он поймал на руки Аньку, и как потом к нему из окна соскользнула Кристина.

– Ч-что с тобой? – спросил Эдик, когда Андрей вернулся к машине.

– Да ничего. Так, знаешь, воспоминания разные.

– Теперь на Оболонь?

За рулем снова оказался Армеец. Они скатились с Сырца на Куреневку. Какое-то время ехали по улице Фрунзе. Затем Эдик свернул в Луговую. Дорога снова пошла с горы. Большая часть Киева расположена на холмах, не меньшая разбросана по низинам. Слева и справа потянулись однообразные промышленные пейзажи. Серые заборы без конца. Потом сверкнула бирюзовая гладь озера Опечень, «Линкольн» миновал мост над Богатырским шоссе, и очутился среди высоток Оболони.

Время перевалило за полдень, Солнце висело над крышами Виноградаря. Во дворе было немноголюдно. Как это сплошь и рядом случается в марте, к вечеру основательно похолодало, свежий ветерок с Днепра нес запахи распустившихся верб. Армеец, не торопясь, проехал вдоль дома, остановив машину напротив парадного. Оба уставились на фасад дома, вычисляя окна Бонасюков.

– Темные.

– Где же то-тогда Бонасюк?

– Кто его знает, – протянул Бандура, подумав, что если накануне Планшетов перестарался, что Вась-Вась и ноги мог протянуть. От какого-нибудь, скажем, внутреннего кровоизлияния. Пожилой человек, все-таки. «Лежит, сейчас, разлагается… – его слегка затошнило. – Или сбежал… ну, что же, давно пора». – Бандура внимательно оглядел двор. Десятка полтора машин дремали под домом, еще парочка чуть дальше, у бойлерной.