Марио Льоса - Кто убил Паломино Молеро?

– Ну, соберись с духом и выкладывай, – теребил летчика лейтенант. – Легче станет, вот увидишь. Да не плачь.

В эту минуту лейтенант, прильнув к плечу Сильвы, захныкал как грудной.

– Я вовсе не потому плачу… – всхлипывал он, трясясь всем телом и задыхаясь от рыданий. – Я и напиваюсь-то потому, что эта тварь вонзила мне нож в спину. Он запретил нам встречаться, он не пускает ее ко мне, а она тоже не хочет видеть меня. Есть у него такое право? Нет, ты ответь!

– Разумеется, нет, – похлопал его лейтенант по плечу. – А кто эта тварь, которая не дает тебе видеться с ней? Полковник Миндро?

Вот теперь-то летчик поднял голову, отлепился от плеча лейтенанта. В молочном сиянии луны Литума увидел его лицо – все в слезах, соплях и слюнях. Глаза с расширенными зрачками блестели безумной тревогой. Он беззвучно шевелил губами.

– Почему же полковник Миндро запретил тебе встречаться со своей дочкой? – спросил лейтенант так непринужденно, словно осведомлялся, шел ли вчера дождь. – В чем ты провинился? Ребеночка ей сделал?

– Тихо ты! – прошипел летчик. – Не называй его по имени. Под монастырь меня подвести хочешь?

– Нет. Помочь тебе хочу. Грустно смотреть, как ты спиваешься, буянишь. Карьеру себе испортишь, как ты в толк не возьмешь? Ладно, обещаю, имен больше называть не буду.

– Мы собирались обвенчаться на будущий год, как только звание получу, – залепетал летчик, снова склонив голову на грудь Сильвы. – Эта сволочь сказала, что он, мол, согласен. Свадьбу должны были сыграть в День Независимости, понимаешь? А теперь скажи мне: можно быть таким предателем, таким лгуном, гадом таким ползучим? Можно?

– Нельзя, – сконфуженно ответил Литума.

– А этот хмырь откуда взялся? – уставился на него летчик. – Он-то что тут делает? А? Зачем он?

– Да не обращай внимания, это мой помощник, парень надежный и неболтливый, – успокоил его лейтенант. – Забудь о нем. И про полковника Миндро тоже забудь.

– Тсс, чтоб тебя! Не называй имен!

– Ладно, ладно, – похлопал его лейтенант. – Все отцы болезненно переживают замужества своих дочек – им не хочется с ними разлучаться. Пройдет время, полковник размякнет, все устроится, женишься ты на ней. Хочешь добрый совет? Пусть она забеременеет. Тогда старику волей-неволей придется благословить ваш брак. Понял? Ну а теперь расскажи мне про Паломино Молеро.

«Он гений», – подумал Литума.

– Никогда он не размякнет, потому что он вообще не человек. У него души нет, – зарыдал летчик. Его снова затошнило, и Литума представил себе, на что теперь похожа форменная рубаха лейтенанта. – Это чудовище. Он провел меня, в точности как того чоло. Понимаешь теперь, почему я надираюсь каждую ночь?

– Конечно, понимаю. Тебя сбили с копыт, тебе не дают видеться с твоей милой. Ну а кто же это еще влюбился у нас в дочку полковника Миндро, тьфу, прости, в дочку этого старого самодура? Расскажи-ка мне про Паломино Молеро.

– Очень умный, да? – Летчик с трудом поднял голову. Литума подумал даже, что он вдруг протрезвел, и поспешил придержать его за плечи, боясь, что он вмажет лейтенанту. Но нет: летчик был слишком пьян, выпрямиться не смог и снова повалился на лейтенанта.

– Ну, давай, давай. За разговором позабудешь о своей беде, отвлечешься. Ну? Скажи: его убили за то, что спутался с женой какого-нибудь офицера? Да?

– Слова не скажу, хоть зарежь! – выкрикнул лейтенант.

– Экая ты скотина неблагодарная, – укорил его лейтенант. – Я тебя увел из притона, где тебе неминуемо оторвали бы яйца. Я привел тебя сюда, чтоб хмель из тебя выветрился, чтоб ты вернулся на базу свеженьким и не сел на «губу». На чьем плече ты выплакался? Кто тебе утирал слезы и сопли? Погляди, во что превратилась моя рубашка! И после всего этого ты не хочешь рассказать мне, за что убили Паломино Молеро. Боишься, что ли? Кого?

«Ничего мы из него не вытянем», – пал духом Литума. Жаль потерянного времени, а еще больше – тешивших душу надежд. Нет, этот забулдыга не выведет их из потемок.

– А она – дерьмо еще почище, чем ее папаша, – простонал летчик сквозь стиснутые зубы, пережидая очередной приступ тошноты. Справившись с собой, он продолжал: – И все-таки я ее люблю, несмотря на то что она так со мной поступила. Люблю! Вот и пойми! Она у меня здесь, в сердце, потаскуха такая…

– А почему же ты так о ней отзываешься? – спросил лейтенант. – Ей пришлось покориться воле отца? Или потому, что она тебя разлюбила? Дала от ворот поворот?

– Она сама не знает, кого любит, она, знаешь, как на пластинках пишут, «голос ее хозяина». Что старик ей скажет, то она и делает. Он велел меня отшить, она и отшила.

Литума попытался представить, как выглядела полковничья дочка, влетевшая тогда на минутку в кабинет. Разговор-то их он слышал, а вот припомнить, красивая ли она, не мог. Тоненькая, хрупкая, но, судя по тому, как она разговаривала с отцом, характерец – будь здоров. Понимает о себе чересчур много. Глядит на всех как королева. Вон как измытарила бедного летчика, об него теперь ноги можно вытирать.

– Ну расскажи мне про Паломино Молеро, – не отставал лейтенант. – Ну хоть что-нибудь. Ведь его убили за то, что спутался с замужней женщиной. А? Так это?

– Я пью и буду пить, но обращаться с собой, как с тем чоло, не позволю, – лепетал летчик. Он замолк, а потом с горечью прибавил: – Он сам напросился.

– Кто? Паломино Молеро? – прошептал лейтенант.

– Да. Эта сволочь Паломино Молеро.

– Пускай будет сволочь, – заворковал лейтенант, – поглаживая летчика по спине. – Так почему же он сам напросился?

– Потому что не по себе дерево срубил, – с неожиданной яростью выкрикнул тот. – Зарвался – вот и нарвался. За все надо расплачиваться, вот и расплатился, пожалуй что и с процентами.

Литума покрылся гусиной кожей. «Знает! Летчик знает, кто и за что убил Паломино».

– Так-так, братец, понимаю: кто зарвался, тот нарвется, руби дерево по себе, – эхом откликнулся лейтенант, и голос его звучал приветливей и нежней чем когда-либо. – Так чье же деревце-то он срубил?

– Чье бы ни было, тебя не касается. Уйди ты от меня! – Летчик отстранился, сделал попытку встать на колени, но не удержался и шлепнулся на четвереньки.

– Нет, касается, братец, касается, и ты сам это знаешь, – дружелюбие лейтенанта было безгранично. – Дело было в Пиуре, на авиабазе, да? В одном из тех домиков возле аэропорта. Так?

Летчик, по-прежнему стоя на четвереньках, поднял голову, и Литуме показалось, что он сейчас залает. Он глядел на полицейских тоскующими остекленевшими глазами, тщетно пытаясь одолеть хмель, и моргал без остановки.

– Кто это тебе натрепал? Откуда ты знаешь?

– Да вот знаю, – засмеялся лейтенант. – Не ты один у нас такой всеведущий, мы тоже слыхали кое о чем. Ну-ка, давай: я тебе – то, что я знаю, ты мне – то, что ты знаешь, и вместе мы отгадаем загадку не хуже чем Мандрейк-Волшебник.