Люк Дженнингс - Убивая Еву: умри ради меня

– Чарли. Нас зовут Чарли. Если уж мы говорим о работе в команде.

Молчание. Стиляга с Имбирем обмениваются ухмылками.

У Антона вид – словно он проглотил пчелу.

– Ладно, пусть будет Чарли. Теперь дальше. Мы разобьемся на две группы. Каждая будет состоять из корректировщика и стрелка. Удобный момент для удара будет очень кратким, так что роль корректировщика в этом проекте – решающая. Стрелками будут Вилланель и … э-э-э… Чарли. Корректировщиками – Ева и я.

– А что не так с этими двумя героями? – интересуется Оксана, махнув большим пальцем в сторону инструкторов. – Если они, б…, такие все из себя крутые, то на кой хрен нужны мы?

Во взгляде Антона – тихое отвращение.

– Стиляга и Имбирь ушли со сцены. Они предпочитают делиться мудростью с новыми кадрами.

– То есть риск настолько огромен, – произносит Оксана с ухмылкой.

– Я не собираюсь врать вам и говорить, что это не так. Это в самом деле чрезвычайно опасно. И поэтому подготовка – наше всё. У нас есть неделя, чтобы полностью сосредоточиться на этой задаче. Здесь нет вай-фая, поэтому никаких активных связей с внешним миром. Единственное, чем мы будем здесь жить и дышать, – наша миссия. Тяжело в ученье – легко в бою.

В этот миг все мои надежды рушатся. Связаться с Тихомировым – нереально, и к тому же у меня нет ни единой зацепки, чтобы понять, кто будет целью – ну или целями, – так что думать о связи бессмысленно. Более того, Антон явно не собирается раскрывать нам детали операции до самого последнего момента. А может, ему они тоже неизвестны. Тот факт, что нас привезли аж в Северное море, а не на какой-нибудь режимный объект в России, показывает, насколько серьезно «Двенадцать» относятся к тому, чтобы наружу не просочилось ни слова. Мы ограничены этой крошечной, изолированной, побитой штормами платформой, не имея ни малейшей возможности сбежать или как-то контактировать с внешним миром.

– Группы будут заниматься раздельно, – продолжает Антон. – Мы с Вилланель занимаемся у Стиляги, а Чарли с Евой – у Имбиря. Участникам запрещено обсуждать свою миссию с членами другой группы. Жить вы будете в отдельных помещениях, три помещения – в северной части платформы, три – в южной, и никакого сожительства. – Он бросает злобный взгляд на нас с Оксаной. – Это не просьба, это – приказ.

Глядя на Антона с его неестественно бледными глазами, волчьей челюстью и тонким, брезгливым ртом, я не могу не содрогнуться. Он – из тех самцов, чья мизогиния укоренилась столь глубоко и столь основательно, что стала чуть ли не базовой для их натуры характеристикой. С мужчинами он всегда знает, как себя вести. С Ричардом он слегка подобострастен, а со Стилягой и Имбирем обращается по-приятельски, но все же как начальник. Со мной ему тоже более-менее все ясно: я слишком большая трусиха, чтобы ожидать от меня неприятностей. А вот как быть с Чарли и Оксаной, он понятия не имеет: они обе ни капли не уступают ему в крутизне и не боятся это демонстрировать. Я поворачиваюсь к Оксане, но она бесстрастно глядит в пространство. Что она думает по поводу спальных условий, понять невозможно.

За брифингом следует приготовленный Стилягой ужин – теплая печеная фасоль с ветчиной из консервных банок. Все это время Оксана остается безмолвной, замкнутой и ни разу не удостаивает меня даже взглядом. Хоть это и ранит, но уже давно не удивляет. Я успела изучить ее циклы настроения. Мне прекрасно известно, что, когда я пожелаю ей доброй ночи, она поднимет взгляд и посмотрит куда-то сквозь меня. Так и происходит.

По вертикальной лестнице я спускаюсь с палубы в отведенное мне жилье. Это – будка с бетонными стенами во внутренней части северного крыла. В ней – металлические нары с отсырелыми матрасом и бельем и шкафчик с зимним обмундированием.

Я набираюсь решимости раздеться в этом холодильнике, но тут раздается стук в стальную дверь. Это Чарли.

– Итак, мы с тобой теперь – одна команда, – говорят они.

– Похоже на то. – Я сажусь на нары, развязываю ботинки и скидываю их с ног. – Как тебя разместили?

– То же самое, что у тебя, только в южном крыле, между Оксаной и Стилягой. Чем-то смахивает на Бутырку.

– Сочувствую, что к тебе прицепили такого корректировщика. Я понятия не имею, как это делается.

– Как у тебя с математикой?

– Вообще никак.

– Дело в том, что на корректировщике лежат все расчеты. Ну, там, дистанция, направление ветра, вот это всё. И наша безопасность тоже на тебе. Ты стоишь на стреме.

– М-да, ясно. А ты?

– А мы смотрим в прицел. И видим только этот кружок. Потом стреляем. Потом мы обе смываемся как можно быстрее. Как думаешь, кто будет целью?

– Не знаю, Чарли. Даже думать не хочу.

– Во всяком случае, не ты. Уже что-то.

– Да, не без того.

Чарли прислоняются к покрытой ржавыми подтеками стенке и складывают руки на груди.

– Ты скучаешь по ней? В смысле, по Оксане, когда вы не вместе?

– Ну-у. Да, скучаю. Даже сильно. Как жилось в тюрьме?

– Ужасно хреново. Одиноко. Дерьмовый секс.

– Боже мой, Чарли!

– Знаю. Но мы-то думали, что нам там сидеть всю жизнь. И когда нам сказали, что скоро выпустят, мы были на седьмом небе. И кстати, люди говорят, что «Двенадцать», мол, – патриархальная контора, но мы считаем, что они предоставляют реальные возможности женщинам и людям вне бинарной гендерной системы. Шанс на самореализацию и воплощение мечты. В нашем случае – в виде стрельбы по людям.

– Опасная работа.

– И мы превосходно с ней справляемся. Конечно, ты так не думаешь, но…

– Я никогда этого не говорила.

– Говорить не обязательно. Послушай, мы понимаем, что ты не сильно впечатлена тем, как мы дважды не смогли тебя убить, но дело, может быть, в том, что тут было много личного? Типа, мы знали, что ты нравишься Оксане, ну или что-то в этом роде, и поэтому не могли расслабиться. Ведь у нас тоже есть чувства, мы не робот Рэйчел из «Бегущего по лезвию».

– Да, Чарли, понимаю.

– Но объясни нам, как ты вообще оказалась с женщиной? В смысле, ведь ты же жила с мужем? Как там его, Нико? Оксана всегда называла его «польским козлом».

– Он не козел, он хороший человек – но да, так и есть.

– И все было нормально?

– Ну-у. Да.

– И что же случилось? Ты проснулась однажды утром и сказала: нахрен все это дерьмо, хочу киску? Так?

– Нет, совсем не так.

– Так как же? Расскажи.

– Думаю… Боже, тут все так сложно. Ладно. Начнем с того, что Оксана – ее тогда звали Вилланель – меня просто очаровала. От тогдашней работы руки опускались, было ощущение, что она ведет в никуда, и тут вдруг появляется эта женщина, которая не подчиняется никаким правилам, которая на ходу сама сочиняет жизнь, которая творит любую херню, какую заблагорассудится, и выходит сухой из воды, и поначалу меня это бесило, поскольку моя собственная жизнь была настолько… была совсем не такой. «Да как она смеет?» – думала я. Я негодовала. Но потом, мало-помалу, меня начало восхищать ее мастерство, ее хитроумие, да и вся эта игра, которую она ведет. Это стало очень личным. Очень интимным. Помнишь браслет, который она купила мне в Венеции?