Люк Дженнингс - Убивая Еву: умри ради меня

Перед лицом опасности мы с Оксаной – полные противоположности. Я просчитываю возможные последствия, и они ввергают меня в ужас, а Оксана реагирует на нависшую угрозу легко – со стороны практически незаметно. Пока ее тело готовится к действию, разум сохраняет полное спокойствие. Скорее всего, то же самое можно сказать и о Чарли, которые сидят, откинувшись на своем месте, жуют резинку, которую каким-то образом добыли у наших конвоиров, и старательно нас игнорируют.

– Ты в порядке? – спрашивает Оксана.

Я киваю. Столько всего нужно сказать, но я не могу.

– Ты рада, что уехала со мной из Англии?

Я касаюсь пальцем ее щеки.

– Разве у меня был выбор?

– Я знаю, что для тебя лучше, pchelka . Ты только верь мне, хорошо? Я в курсе, что была эта история с Чарли, но все равно, правда, верь мне.

– Теперь я начинаю беспокоиться. Тебе известно что-то, чего не знаю я?

– Ничего. Я просто говорю. Как бы дело ни обернулось.

– Блин, Оксана! Колись.

– Ничего такого я не знаю. Просто говорю. Верь мне. Верь в нас.

– Мне очень страшно.

– Знаю, детка.

Страх страхом, но надо делать задуманное. Еще на платформе я после завтрака тайком оторвала клочок пустой страницы «Птиц Северного моря» и, капнув медом, приклеила его к последней странице паспорта. Теперь, когда мы уже в самолете, я достаю добытый в суровых боях карандаш и пишу записку, где вместо заголовка – заученный мною телефон. В записке я прошу человека, который ее прочтет, срочно набрать этот номер, поскольку речь идет о безопасности государства, и передать генералу Тихомирову следующее сообщение: 2 стрелка, на этой неделе, дистанция – 700 м .

Незадолго перед снижением один из наших конвоиров собирает паспорта и скрепляет их вместе резинкой. Круги, которые мы накручиваем над Москвой, кажутся мне бесконечными, и когда в Шереметьево мы направляемся в терминал, меня тошнит от постоянного страха. Если конвоир заглянет в паспорта – а он запросто может – это конец. Если повезет, то просто пуля в затылок. О других вариантах мне думать пока не хочется.

В терминале нас по ускоренной процедуре проводят через ВИП-зал. Там дежурят два офицера: женщина постарше с крошечными гранитного цвета глазками и бритоголовый парень помоложе в фуражке с высокой тульей, которая велика ему на пару размеров.

Наш полувоенный спутник достает из кармана паспорта, снимает резинку и вдруг – перед подачей верхнего паспорта – бегло его пролистывает. У меня начинают трястись колени. Думаю, я жутко побледнела, поскольку Оксана, обняв меня, интересуется, все ли со мной в порядке. Кивнув в ответ, я вижу, что меня подозрительно разглядывает второй от «Двенадцати».

– Запоздалая реакция, – заикаюсь я. – Аэрофобия. Жутко перенервничала.

– Давайте их все сюда, – командует женщина с гранитными глазами. Судя по бейджику, ее зовут Лапотникова Инна. Она берет паспорта, открывает первый, поднимает глаза и подзывает Чарли. За ней – моя очередь. Я наблюдаю, как Лапотникова неторопливо листает мою фальшивку и, дойдя до последней страницы, на секунду замирает. Не меняя выражения лица, она читает записку и медленно переводит на меня взгляд, выразительно приподняв бровь. Я еле заметно киваю, она как бы между делом вынимает записку, а паспорт возвращает мне. Оставшиеся три паспорта она поручает коллеге, а сама не спеша выходит из комнаты.

В первый миг у меня едва не подкашиваются ноги от облегчения, но тут мне приходит в голову, что она ведь может позвать службу безопасности. Или решить, что я – сбрендивший конспиролог. Тогда мне конец. Я чувствую, как по моей спине под внезапно раскалившейся одеждой сбегает капля пота. Я стараюсь выглядеть как можно беззаботнее, но Оксана сжимает мою руку.

– Расслабься, – шепчет она. – У тебя такой вид, будто ты сейчас обосрешься.

Когда офицер в большой фуражке отдает последний паспорт, возвращается Лапотникова. Не обращая на меня никакого внимания, она садится на свое место. Мне хочется сжать ее в объятиях. Все получилось. Я сделала все, что смогла, а остальное зависит от Тихомирова – не знаю, правда, сможет ли мое сообщение хоть чем-то ему помочь. Сомневаюсь.

В Москву нас везут в том же «Порше SUV», но на этот раз за рулем один из наших конвоиров. Второй сидит на пассажирском месте с пистолетом на коленях – вероятно, опасается, как бы кто-нибудь из нас не попытался стащить его из кобуры. Я, как всегда, – между Оксаной и Чарли. Символичность подобного расположения не ускользает от Чарли – всю дорогу они сидят, подчеркнуто уставившись в окно. У Оксаны в предвкушении действия игривое настроение, ее пальцы то и дело лезут мне под свитер, бегают по моей талии, щекочут и пощипывают.

– Ты слышала выражение «ушки на боках»? – шепчет она.

Ближе к центру мы то и дело сталкиваемся с уличными заграждениями, перекрытыми дорогами и объездами.

– Что происходит? – спрашиваю я водителя, когда скорость дорожного движения падает уже совсем до нуля.

– Новый год, – отвечает он, раздраженно совершая разворот в три приема.

– Но ведь это же не сегодня? – Я совсем потеряла счет дням.

– Нет, послезавтра.

Нас доставляют на двенадцатый этаж уже знакомого серого небоскреба и провожают в наши прежние комнаты. Я продолжаю бояться, это – фоновая эмоция, но главное мое чувство в настоящий момент – дикий голод. Завтра будь что будет, а сейчас я жду не дождусь ужина и последующей ночи с Оксаной в кровати нормальных размеров. Пока что мне и этого довольно.

Опускаются сумерки, и внизу зажигается Москва. Новогоднюю подсветку уже включили, и город со всеми его улицами, церквями, небоскребами горит золотом, серебром и сапфирами. Глядя в окно, я мечтаю, как чудесно было бы побродить по улицам с Оксаной без груза тревог, страхов и мыслей о смерти, бездумно окунуться в ослепительный свет этого волшебства.

За ужином Ричард обстоятельно расспрашивает нас об Антоне. Говорят большей частью Чарли, объясняя, что Антон, по единодушному мнению, вечером перебрал и свалился с платформы.

– Ты, Вилланель, знала его лучше остальных. Как он тебе показался?

– Все как обычно. Я никогда не была его фанаткой, но он профессионал, и все делал как следует. Организация, припасы, оружие – никаких накладок. Но однажды утром он вдруг просто не появился.

– Ева?

– Что я могу сказать? Я терпеть его не могла, но вслед за Оксаной могу повторить – все шло безупречно.

– Лара?

– Меня зовут Чарли. Но – да. Мы присоединяемся. Наверняка все дело в выпивке. Как-то раз, когда мы перед завтраком готовили кофе, он вышел в столовую с запашком изо рта. Мы, конечно, ничего ему не сказали, но…

– А инструкторам сказали?

– Они не спрашивали. А когда он исчез, нам не хотелось говорить о нем ничего плохого. Надеемся, нас ни в чем не обвиняют. Мы говорим правду.