Мойзес Наим - Два шпиона в Каракасе

Эва, Маурисио, Фидель, Пран, Моника и вся Венесуэла слушали речь Чавеса по телевизору, но испытывали при этом разные чувства, каждый воспринимал ее со своей точки зрения и в зависимости от своих интересов и жизненных планов.

Моника пережила ужасную неделю. Она призналась Эве Лопес во время их традиционного ужина в пятницу после занятий йогой:

– Мои дела идут все хуже и хуже. Мне совсем не дают говорить, высказывать свое мнение, каждая передача подвергается цензуре. Я ничего не могу с этим поделать, но ведь и уйти из редакции – тоже не выход.

Эва в очередной раз посоветовала ей на какое-то время уехать из страны, даже напомнила про планы Моники совершить путешествие по Индии.

– Я не могу бросить отца, – объяснила Моника, хотя до сих пор так и не рассказала подруге историю, стоящую за алкоголизмом Чака Паркера.

На следующий день она решила поехать за покупками вместе с отцом. Ей показалось чудом, что он согласился хотя бы на час выбраться из своей маленькой квартиры и присоединиться к ней. К тому же надо было купить кое-что и для него самого. Шофер вернулся за ними к супермаркету в четыре часа дня, но Чак Паркер, погрузив пакеты в машину, решил отпустить его, дав ему немного свободного времени, и сам сел за руль. Моника не стала с ним спорить, наоборот, ее порадовало и то, что отец проявил хоть какую-то инициативу, и то, что он был трезв и мог управлять машиной.

Когда они подъехали к дому и уже собирались выгружать из багажника покупки, Моника увидела трех высоких, сильных и строго одетых мужчин, которые подошли к ним и предложили “помочь донести пакеты”. Моника не успела ничего ответить. Ее била дрожь. Она уже знала, кто они такие, уже знала, что сейчас произойдет.

Эва и Маурисио приехали в церковь по отдельности, но почти одновременно. Поблизости уже стояли десятки роскошных автомобилей. Одетая в черное Эва первой увидела Маурисио, тоже облаченного в строгий траур. Она сочла за лучшее не подходить к нему сейчас, тем не менее и прятаться не собиралась. Она села на одну из последних скамей, откуда могла составить полное представление о том, как реагировало общество на это убийство.

Днем раньше Моника Паркер послала ей на телефон звуковое письмо. Она кричала, словно прося о помощи: “Его убили! Его убили!” Казалось, в тот миг совсем потерявшая голову Моника пыталась сделать невозможное – осознать то, что только что случилось у нее на глазах. Сначала она увидела, как они вышли из автомобиля. Их было трое, и все были одеты практически одинаково, все трое шагали слаженно и с одинаковой угрозой во взгляде, но никто из них не командовал остальными. По их повадке и манере речи Моника легко определила, что это военные.

– Давайте мы вам поможем, Моника Паркер, – предложил один, протягивая руки к магазинным пакетам, которые она уже достала и собиралась отнести домой.

Позднее, прокручивая в памяти эту сцену, Моника жалела, что не вела себя осторожнее и предусмотрительнее – тогда, возможно, отец остался бы жив, но…

– Нет, сеньоры, помощь нам не нужна, – ответила Моника сухо, и тогда второй мужчина подошел к ней сзади, схватил за талию так, что она не могла пошевелиться, и сказал:

– Из-за вашего язычка у вас будут неприятности, понятно? – Вы меня не запугаете, если вас послали сюда с такой целью.

– Нет, конечно, не с такой, – бросил последний. Они уже успели окружить ее. – Мы только хотим помочь вам, но не только отнести пакеты с покупками, на это у вас и без нас сил хватит, правда ведь? Мы хотим помочь вам убраться из Венесуэлы.

Моника словно окаменела. Она чувствовала, как три пистолета уперлись ей в поясницу.

– Вы похожи на ядовитую змею, Моника Паркер Медина, – произнес тот единственный, кто называл ее полным именем, и каждое его слово звучало, как камень, падающий на мостовую. – Если вы укусите себя за язык, сразу подохнете от яда, который обычно изливаете на правительство.

Тем временем Чак Паркер вышел из дому и увидел дочь в окружении трех мужчин, собиравшихся, казалось, повалить ее на землю.

– Отстаньте от нее! Leave her alone! – закричал он в бешенстве и достал из кобуры собственный пистолет, который всегда прятал под пиджаком.

Моника, почувствовав поддержку, начала отбиваться руками и ногами, кусаться и звать на помощь. Уже через несколько секунд ей почудилось, что она сумеет справиться с ситуацией, к тому же вот-вот прибегут соседи, чтобы защитить их с отцом. Однако очень быстро поняла, что ошиблась и победа была отнюдь не за ней. Моника ткнулась лицом в асфальт и тотчас почувствовала вкус песка на языке. Один из нападавших поставил ногу ей на спину, схватил за волосы и поднял голову как раз под нужным углом, чтобы она видела, как двое других обезоруживают Чака Паркера и сразу один из них стреляет ему в голову, а второй – в сердце.

А потом… Она встала. Смотрела, как они уходят. Кровь. Ужас.

Когда вокруг них начали собираться соседи, Моника достала из машины телефон. Но не могла сообразить, кому нужно позвонить. Она понимала и одновременно не понимала, откуда взялись “эти типы”. Неужели они действовали по приказу правительства, чтобы наказать ее, запугать и чтобы она прекратила вести свои расследования? А может, это были кубинцы, на которых она столько раз за последнее время нападала? Или обычные бандиты? Или оголтелые чависты? И прежде чем позвонить в полицию, она позвонила Эве Лопес, но та не отвечала. И весь свой ужас Моника выразила в отправленном ей голосовом сообщении. И только после этого начала рыдать, упала рядом с телом отца, с телом человека, для которого она уже давно была не столько дочерью, сколько матерью. Она плакала, плакала и не могла остановиться. Пусть соседи сделают все, что нужно…

На следующее утро во время отпевания Моника старалась держать голову гордо. На сей раз она сама стала главной героиней всех новостных программ – и тех, что поддерживали правительство, и тех немногих, что остались верны оппозиции. Но Моника не делала никаких заявлений и никого ни в чем не обвиняла. Она молчала, вздыхала и ждала. Когда гроб выносили из церкви, Моника шла впереди траурной процессии, но не проронила ни слезинки. Гроб поставили на катафалк. Эва подошла к Монике и обняла ее. Маурисио решил последовать ее примеру, словно после их последней встречи не прошло столько месяцев, а похороны – лучший момент для примирения. Этого она уже выдержать не смогла. Едва увидев Маурисио, Моника поняла, что ненавидит его. Все, кто стоял в этот миг рядом, заметили, как она оттолкнула подошедшего к ней мужчину и велела уйти, не стараясь вести себя вежливо и не заботясь о приличиях.