Вячеслав Каликинский - Посол. Разорванный остров [publisher: 1С-Паблишинг]

– …Понимаете, Белецкий, я не мог сказать такого! Я не мог сказать правду императору и не мог солгать ему! Разлейте бокалы, Белецкий! Давайте «шандарахнем» и попробуем забыть обо всём! В этом русском «рецепте», право, есть рациональное зерно!

Литерный прибыл в Москву днём следующего дня. Больше Белецкий и Эномото не говорили, однако их молчание не было враждебным. И расстались в древней столице мужчины весьма сдержанно – словно боясь разрушить тонкую хрустальную грань понимания своего бессилия изменить что-либо в своих и чужих судьбах.

В ту самую минуту, когда Эномото и Белецкий пожимали друг другу руки перед вагоном, Александр принимал в Царском Селе неурочно вызванного им министра внутренних дел Макова.

– Я вызвал тебя, Лев Саввич, по поводу уехавшего вчера из Петербурга японского посланника, – Александр замолчал, раздражённо перебирая бумаги.

– Целиком разделяю вашу озабоченность, государь! – попробовал сориентироваться Маков. – Откровенно говоря, ваше величество, мне тоже не нравится, что японский посланник избрал путь возвращения через всю Сибирь…

– Прекратите! Я не ребёнок и не хуже вас понимаю, что каждый дипломат ещё и разведчик своей страны! – не сдержался император. – Что ты мне толкуешь про государственные секреты, господин министр? По железной дороге он доедет только до Нижнего Новгорода, оттуда до Перми поплывёт на пароходе – а дальше только почтовые тракты! Какие государственные секреты японец увидит из тарантаса?! Перепишет названия почтовых станций? Что с того, что он выразил желание побывать на нескольких золотоносных приисках? Да мне давно уже доложили, что возвращение в Японию через Сибирь рекомендовано ему военным министерством Японии! Или на его пути действительно есть какие-то страшные секреты, о которых даже я не знаю?

– Простите, ваше величество, – смешался министр.

– Я имел в виду совершенно другое, – внезапно успокоился Александр. – Три дня назад, при прощальной аудиенции, господин Эномото высказал – и не в первый раз! – весьма странную просьбу. Просьбу, которую я удовлетворить не мог, но которая не даёт мне покоя. Маков, есть ли среди твоих подчинённых по-настоящему смышлёные умные люди для выполнения весьма ответственного и деликатного поручения?

– Вы имеете в виду оперативный состав, ваше величество? Найдутся!

– «Найдутся»! – передразнил Александр. – А Берга, убийцу японского дипломата, ваши «смышлёные умные люди» за четыре года так и не сыскали!

Оправдываться не следовало, и Маков молчал, всем своим видом демонстрируя готовность искупить вину своих подчинённых.

– Так вот, господин министр внутренних дел! По моим сведениям, за время пребывания в России господин вице-адмирал Эномото четыре или пять раз выезжал в Привислинский край и проводил в городе Ченстохове от одной до трёх недель. Считалось, что там у него живёт возлюбленная – что в положении зрелого мужчины, не обременённого, семьёй, является совершенно нормальным явлением. Так вот, нынче у меня появились сомнения на сей счёт! И я желаю, чтобы ваши люди эти сомнения либо подтвердили, либо опровергли.

– Не будет ли от вашего величества каких-либо дополнительных указаний? Либо сведений конкретизирующего свойства?

– Нет, не будет, – состорожничал Александр. – Твой агент должен крайне деликатно навести в Ченстохове справки – действительно ли у господина Эномото есть там возлюбленная и к ней ли он ездил? Я подчёркиваю, господин министр: крайне деликатно! Если сведения о женщине в Ченстохове подтвердятся, и его возлюбленная сообщит господину Эномото о полицейском интересе к её персоне, однажды я могу получить от господина Эномото письмо с ехидными намёками на монаршую бдительность! Я возлагаю лично на тебя, господин министр, высочайшую ответственность! И заявляю, что не потерплю более промахов, не приму никаких оправданий!

– Будет исполнено, ваше величество! Не извольте сомневаться!

Летучая команда лучших агентов наружного наблюдения под началом капитана Шитикова из Петербургского окружного сыскного управления, усиленная польской агентурой, провела в Ченстохове почти неделю. Прибывали туда сыщики порознь, каждый со своей «легендой» и прикрытием. Вместе не сходились, соблюдали конспирацию. Шитиков раз в два дня обходил квартиры и постоянные дворы, где расселилась его команда, и собирал воедино добытую агентами информацию.

14 августа 1878 года, учитывая завтрашний праздник Успения Богородицы – в этот день в Ясногорский монастырь стекается большое число паломников – капитан Шитиков вместе с поляком-поручиком Крайски из Варшавского губернского полицейского ведомства решил побывать в монастыре паулинов.

Шитиков и Крайски спешно выехали в городишко Мстов, через который проходили пешим ходом толпы католиков, желающих поклониться иконе Ченстоховской Божьей Матери, присоединились к одной из групп и после ночёвки отправились на Ясную Гору.

Паломникам в Ясной Горе после торжественной службы полагалась монастырская трапеза в огромном Рыцарском зале, обычно используемом для заседаний епископата, теологических и философских конференций.

С искренним восторгом полюбовавшись богатыми росписями стен зала, расположенного вдоль южного фасада, позади капеллы Девы Марии, сыщики вместе с другими паломниками начали бродить по обширной территории монастыря, заглянули в знаменитый музей редкостей. Здесь Шитиков получил первое подтверждение пребывания в монастыре японского посланника: в одном из залов музея в застеклённом шкафу был выставлен самурайский меч-катана. Надпись на табличке перевёл с польского поручик: «Сей меч японского мастера-оружейника Масамунэ (XIV век) принесён в дар музею Чрезвычайным и Полномочным Послом Японии в России Эномото Такэаки».

Забрели сыщики и в знаменитый фруктовый сад монахов-паулинов. Вдоль дорожек стояли корзины с отборными яблоками, монахи не только угощали гостей, но и рекомендовали им взять яблоки для гостинцев своим родным и знакомым.

Бродя по дорожкам сада, сыщики наткнулись на калеку-садовника. Полы его монашеского одеяния были заткнуты за верёвочный пояс, рукава сутаны высоко подкатаны. Садовник, к удивлению сыщиков, оказался одноруким: из подкатанного левого рукава выглядывала деревянная культяшка с изогнутым крючком на конце. Вставив в полукружие крючка верхнюю часть черенка лопаты, калека ловко и без видимых усилий окапывал ствол яблони.

Заметив рядом с собой посторонних, монах разогнулся и приветливо поздоровался:

– Дзень добжий, панове!

Намётанный глаз Шитикова сразу отметил ещё одну странность в облике калеки: в отличие от прочих монахов, бривших лица, у этого была небольшая опрятная борода с усами – светское, прямо-таки украшение, как подумал сыщик.