Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

Всего этого Джорджи не знал и вел себя как анфан террибль [5] Избалованный ребенок (фр.) с покалеченным в мотогонках коленом, бросающий глупый вызов злому и уродливому миру.

Оставшись в одиночестве, Хартман зажал сигарету в зубах, взял кофе и пепельницу, прошел к эстраде и присел за рояль. Немного подумав, он открыл крышку, слегка размял пальцы и заиграл тихую мелодию, авторства которой он не знал, щуря глаз от лезущего в него дыма.

У него еще было немного времени. Но он отдавал себе отчет, как стремительно оно таяло.

В течение двух с половиной часов Мюллер с дотошностью ювелира изучал списки тех, кто находился на площади в момент операции со Шварцем. По его приказу было заказано еще двадцать восемь досье, и теперь референты спешно готовили по ним свои выводы, однако уже было ясно, что никто из попавших под подозрение не может быть связан с английским подпольем.

Наконец, Мюллер сбил бумаги со списками в аккуратную стопку и положил ее перед собой. Взгляд его карих глаз замер на ней, губы сжались в сухую, тонкую линию. От множества выкуренных за день сигарет у него заметно шумело в ушах, но он, не задумываясь, распечатал новую пачку «Оберста». Короткие сигареты с фильтром были набиты первоклассным трубочным табаком и выпускались для солдат вермахта. Их можно было купить за три пфеннига, и Мюллер, всю жизнь педантично живущий единственно только на свою зарплату, даже не отказавшийся от продовольственных карточек, привык к ним и предпочитал любым другим, несмотря на то что многие его коллеги курили дорогие, престижные марки: Шелленберг, например, признавал только английский табак, который ему доставляли контрабандным способом.

Губами Мюллер вытянул сигарету из пачки и щелкнул старой австрийской зажигалкой IMCO, за безотказность прозванной «Вдовушкой». Она верой и правдой служила ему с тех пор, как он, восемнадцатилетний летчик, на своем «Альбатросе» в одиночку совершил налет на Париж. Прошло двадцать лет, а «Вдовушка» работала, как часы.

Мюллер нажал кнопку коммутатора.

— Бригитта, — сказал он, — попросите ко мне Шольца и Вильдганса. Сейчас.

— Слушаюсь, группенфюрер.

Он ни секунды не сомневался в том, что все, кто может ему понадобиться в столь поздний час, находятся на своих рабочих местах. Об этом сообщалось заранее. Сам Мюллер практически не покидал кабинета и даже еду заказывал в ближайшей таверне. Бывало, жена и дети не видели его по три недели. Несколько чаще он встречался со своей любовницей Анной Швааб, но тоже весьма эпизодически. Тому было немало причин, главная из которых заключалась в том, что Мюллер был грандиозным полицейским функционером и зацикленным бюрократом с замашками тирана, помешанным на своей работе.

По внешнему виду Шольц был сильно изможден: серая кожа, воспаленные глаза.

— Хайль Гитлер! — вскинул он руку в нацистском приветствии.

— Сервус [6] Привет (нем.) , Кристиан, — вяло отреагировал Мюллер. — Проходи, садись.

Шольц сел сперва в кресло, затем пересел на стул поближе к столу шефа. Мюллер предложил ему сигарету, но он отказался:

— У вас здесь так накурено, Генрих, что и сигарета не нужна (знакомство со времен совместной работы в политической полиции Баварии позволяло ему называть сорокатрехлетнего Мюллера по имени, но с учетом субординации и разницы в возрасте — на «вы»).

— Да-да, — устало согласился Мюллер, — надо проветрить. Выпьешь?

— Если я выпью, то засну прямо на этом стуле. — Шольц попытался усмехнуться, но получилось криво. — Однако меня нисколько не смутит, если выпьете вы.

— У нас в Мюнхене говорят: только свинья пьет в одиночку, — проворчал Мюллер. — Ладно, оставим это. — Он нагнулся к коммутатору: — Бригитта, я же просил сюда Вильдганса.

— Я ему сообщила, группенфюрер. Он идет.

Мюллер отложил сигарету, помассировал пальцами виски и сказал, глядя в упор на Шольца:

— К утру подготовь, пожалуйста, отчет по поводу произошедшего в Панкове.

— Хорошо, — не веря своим ушам, ответил Шольц, у которого мысли слипались, как подтаявшие ломтики мармелада.

— Провал операции — на Шелленберге. Он за нее отвечал — пусть платит.

— Понял.

— О наших людях на рынке не говори. Опусти. Там работали сотрудники СД. Они и проворонили. Словом, вставь добрый пистон в задницу полуфранцузу (таким прозвищем за глаза наградили Шелленберга). Что с этим фургоном?

— Ничего. Фургон всегда стоит на этом месте, когда рынок. Допросили владельца, проверили — деревенский житель. Самый обыкновенный. Возит овощи, репу.

— Обыкновенный? — хмыкнул Мюллер. — Мой опыт подсказывает, что это самая опасная характеристика врага.

В кабинет влетел запыхавшийся гауптштурмфюрер Вильдганс, сверкая маленькими очками на курносом носу. На пороге он вытянулся:

— Хайль Гитлер!

— Хайль, — поморщившись, кивнул Мюллер и указал ему на стул рядом с Шольцем.

— Прошу меня простить, группенфюрер, я был на допросе Ващиковского во втором корпусе. Пока добежал…

— Что Ващиковский?

— Упорствует. Говорит, что в лагере не было лидера, на конвой напали стихийно. К нему применили особое обращение, но он, похоже, ничего не знает. Может, перевести его в тюрьму на Александерплатц?

Под «особым обращением» в гестапо понимали допросы с применением пыток.

— На ваше усмотрение. — Квадратное лицо Мюллера не изменило своего отстраненно усталого выражения. — Вы ведете дело. С вас и спрос.

Вильдганс прикусил язык, уяснив, что с Ващиковским придется еще поработать.

— Так вот, — Мюллер подвинул к себе бумаги со списками задержанных в Панкове, достал из стола папку и положил их в нее, — меня не устраивают выводы наших экспертов. Да, конечно, один ушел через канализацию. Но был, по меньшей мере, еще один. И он — здесь.

Мюллер постучал пальцем по папке. Шольц и Вильдганс напряженно молчали.

— Я еще раз внимательно изучил эти списки. Меня заинтересовало несколько персон, которых предстоит перепроверить. Но особенно — некто Франс Хартман, управляющий отеля «Адлерхоф». Насколько я понимаю, он имеет звание оберштурмбаннфюрера и причислен к СД. Что он делал в Панкове в этот час? Пил кофе? Читал газету? Я хочу получить точный, исчерпывающий ответ. — Сделав паузу, он продолжил: — Но этого мало. Я хочу знать об этом человеке всё: какие задачи ставило перед ним шестое управление, с кем он общается, дружит, спит, какие у него привычки, где бывает — словом, всё.

— Можно подвергнуть его охранному аресту, — предположил Шольц. Согласно постановлению рейхсминистра внутренних дел Фрика, в стране действовал институт так называемых охранных арестов. Он предусматривал возможность задержания подозреваемого без юридических объяснений на неопределенное время с содержанием его либо в гестапо, либо в концентрационном лагере.