Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

В кабинет с дымящимся кофе вошел Валюшкин; стараясь не расплескать, поставил чашку перед Ваниным.

— Костину отправили? — не отрываясь от бумаг, спросил Ванин.

— Так точно.

— Утром, как появится, пусть сразу зайдет.

Валюшкин направился было к выходу, но на полпути замер и обернулся.

— Босый! — всплеснул он руками. — Да как же это вы босый-то сидите? Неделю, как из болезни — и опять?

— Ладно-ладно, иди, — отмахнулся Ванин.

— Как это иди? — не унимался Валюшкин. — Мне что же, опять вам горчичники клеить? Вон же сапоги стоят, каши ж не просят.

— Иди, Сергей, я сейчас обратно лягу.

Губы Ванина тронула невольная улыбка. Сам деревенский, он любил этот сельский говорок, которым грешил Валюшкин, родившийся на Вологодчине. Коренастый, крепко сбитый для тяжелой крестьянской работы, с простовато-грубыми чертами лица и маленькими серыми глазами, Ванин часто ловил себя на кажущейся неисполнимой мечте вновь оказаться в родном Капонино — в избе, на сеновале, на речке, — пройти по пыльной улице, потянуть за вожжи отцовскую гнедую кобылу…

— Подними меня ровно в семь, — сказал он Валюшкину. — Да сам вздремни.

В последнее время ресторанные вечера в кабаре «Адлерхофа» нередко оборачивались офицерскими скандалами с привкусом фронтового отчаяния. Вот и теперь, спустившись в зал, Хартман увидел, как перебравший гауптман, что-то нечленораздельно рыча, одной рукой старался сорвать с головы повязку, а другой — схватить за шиворот не менее пьяного Джорджи, который слабо вырывался, заливаясь истерическим смехом. Столпившиеся вокруг военные пытались разобраться в конфликте, но только усугубляли его. Кто-то выхватил пистолет. Музыканты бросили играть. Официантки с визгом сбились поближе к выходу. Распалившийся гауптман подсунул в нос Джорджи окровавленные бинты и взревел более-менее внятно:

— Тыловая крыса! Вошь! Сука! Дайте мне пистолет — я пришибу эту мразь!

Из открывшейся раны хлынула кровь, и сцена обрела законченную гротесковость.

— Что встали? — шепотом рявкнул Хартман официанткам. — Успокойте гостей.

Девушки послушно кинулись к возбужденным военным.

Хартман щелкнул пальцами в сторону музыкантов и под умиротворяющие звуки «Лили Марлен» подошел к гауптману, вцепившемуся в Джорджи.

— Марта, наложи повязку, — приказал он старшей официантке и с вежливой улыбкой обратился к гостям: — Прошу успокоиться, господа. Мы все устали. Давайте развлекаться, не унижая звания немецкого офицера.

— А это еще кто? — набросился гауптман на Хартмана. — Очередная тыловая крыса?

Хартман выдернул Джорджи из рук скандалиста и нагнулся к его уху:

— Слушайте, вы, единственная жертва войны, если в окопах вас не научили субординации, то можно повторить урок дома. И мой вам совет: держите себя в руках, когда с вами разговаривает старший по званию.

На залитом кровью лице гауптмана застыла гримаса недоумения.

— Перестань, Вернер, — взял его за рукав пожилой майор с синюшным обмороженным носом и пояснил Хартману: — Простите. Следствие контузии. Но вы все-таки скажите этому, — он кивнул на Джорджи, — что нельзя дурить голову людям в полевой форме. Его когда-нибудь пристрелят, не ровен час, и не посмотрят, что он инвалид.

Хартман вытащил Джорджи в коридор. Тот продолжал всхлипывать от смеха:

— А что такого? Играли в кости, я предложил ему поставить «Восточную медаль», а он полез в бутылку.

Хартман пихнул его в направлении выхода:

— Катись домой, Гуго. Ты много выпил.

Презрительно фыркнув, Джорджи потащился наверх мимо спускающегося по лестнице Свена Берглунда, который нес перед собой коробку сигар.

— О, Франс, а я вас ищу, — обрадовался Берглунд. — Слава Богу, дела сделаны, я еду домой. Давайте-ка, мой друг, отметим эту радостное событие.

Они проследовали в маленький, обтянутый темно-красной тканью закуток сразу за каминным залом, в котором помещались лишь два кресла и журнальный стол. По негласной договоренности с гестапо, «Адлерхоф» находился под контролем СД на том основании, что традиционно пользовался благосклонностью высокопоставленных иностранцев и принадлежал гражданину Швеции. Ведомство Шелленберга буквально нашпиговало отель прослушивающей аппаратурой и обязало персонал сотрудничать с профильными инстанциями службы безопасности. Это не означало, что люди Мюллера не совали нос в дела отеля, однако высокое покровительство ограждало Хартмана от излишнего внимания тайной полиции. Впрочем, в отеле оставались зоны, не охваченные прослушкой, о которых знал только управляющий, одним из таких мест и была комната, в которой разместились Хартман и Берглунд.

— Сегодня беседовал со Шпеером, — сообщил швед. — Оказалось, милейший человек. Культурный, воспитанный. Я не поклонник его архитектурных новшеств, по мне, это слишком холодно, слишком расчеловеченно: эти квадратные колонны, эти голые стены, лестницы, портики. Нет, слишком, слишком… Но мы говорили о Стриндберге, Шпеер хорошо знает Стриндберга, о Толстом. Да, представьте себе, о Толстом.

— По слухам, от Ясной Поляны остались одни головешки.

— Я тоже слышал, — вздохнул Берглунд. — Это ужасно. Что делать, издержки войны. Вряд ли Шпеер мог такое себе представить. Например, он считает, что натуралистический метод драм Стриндберга ранит рефлексирующее сознание, но укрепляет дух. Я напомнил ему обнаженные фигуры перед входом в рейхсканцелярию, и мы смеялись.

Бармен выставил на стол коньяк, бокалы и небольшую закуску.

— Прошу тебя, Гюнтер, — сказал Хартман, — сходи в мой кабинет. Там на столе увидишь рецепт, такая розовая бумажка, принеси ее, пожалуйста.

— Конечно, господин Хартман. — Гюнтер удалился.

— Так, значит, ваша миссия увенчалась успехом? — Хартман разлил коньяк по бокалам. — «СКФ» никогда не упускает выгоду. Прозит.

Бокал скрылся в огромной ладони шведа. Они выпили, и если Хартман только пригубил, то Берглунд хватанул разом всё.

— Даже очень, — сказал он, поморщившись. — Никогда не было так легко. Мы подписали целую кучу контрактов, практически не торгуясь. И все срочные.

— Стоп, ничего не говорите. — Хартман засмеялся. — Как бы не выболтать секрет государственной важности.

— А, бросьте, Франс. Между прочим, вот эти сигары я приготовил для вас. Отличные гаванские сигары из Швейцарии.

Большая, большая редкость. Ими торгует один еврей из России по фамилии Давидов. Никому не говорите об этом. Я счистил его клеймо с коробки. Вот это и есть настоящий секрет государственной важности. Прозит.

Проходя по коридору третьего этажа, Гюнтер разминулся с рослым, голубоглазым блондином в форме унтерштурмфюрера СС, которого он уже видел в отеле раньше. Гюнтер поздоровался с ним и стал думать, нужно ли доложить о нем управляющему. В итоге, поразмыслив, он решил ничего Хартману не говорить.