Вячеслав Каликинский - Посол. Разорванный остров

— Экий вы неугомонный… Хорошо, попробую объяснить — хотя бы для обогащения вашего опыта, господин посол! Старики любят поучать молодёжь, не так ли? Так вот: во-первых «смена ветров» в любом правительстве — вещь непостоянная, как и на море. И доверяться сиюминутным настроениям в политике — вещь чрезвычайно опасная! К тому же донося в Петербург о смягчении позиции вашего кабинета министров, наш поверенный в делах, господин Струве, вместе с тем тревожился и о постоянном давлении, которое ваше правительство испытывает в сахалинском вопросе со стороны ряда западных держав. Вы знаете, о ком я, не так ли?

— Это совершенно очевидно, господин Канцлер! Но эти державы подталкивают Японию к конфронтации с Россией уже давно. И сие давление, портя погоду между нашими странами, всё же не настолько велико, чтобы служить руководством к действиям! В нашем правительстве достаточно много умных и дальновидных людей, которые прекрасно видят истинные цели Франции, Америки, а в первую очередь, конечно, Англии! Видят и не желают быть послушными глупыми марионетками в руках западных «кукловодов»!

— Но политика вещь многогранная, друг мой! — Горчаков вздохнул, принялся полировать стёклышки своих очков. — И Россия не может позволить себе «заиграться» решением своих восточных вопросов настолько, чтобы выпустить из виду Европу!

— Балканы?

— Совершенно верно, господин посол! Балканский гнойник — не без попустительства «доброй старой» Англии, как любит говаривать лорд Лофтус — созрел настолько, что его прорыв — вопрос если не недель, то месяцев! Как вы наверняка понимаете, господин посол, Россия не оставит своих славянских братьев под усиливающимся турецким игом! Война там неизбежна. И, принимая эту неизбежность во внимание, Россия вынуждена торопиться закрывать вопросы безопасности своих границ повсюду. Даже ценой территориальных уступок! Будучи спокойными за свои восточные рубежи, мы больше сосредоточимся на главной беде!

— Спасибо на искренность, господин министр! Спасибо — хотя ваш ответ, признаюсь, может поставить под сомнение ваше же утверждение о нынешней победе японской дипломатии! — Эномото широко улыбнулся, нивелируя тем горький смысл сказанного.

— Победа есть победа, господин вице-адмирал! — Горчаков поискал свой бокал, сунутый на подоконник за штору, не нашёл, махнул рукой, подзывая официанта. — И вообще, друг мой: не хватит ли на сегодня политики, турецкого чванства и английского коварства? Давайте побеседуем о более приятных вещах! Например, о вашем отпуске, заслуженном целым годом борьбы с русскими дипломатами. Или в Японии понятия отпусков не существует?

— Мы — вполне цивилизованная страна, господин Канцлер!

— Итак? Ну, в свою Японию до получения полномочий микадо вам съездить, разумеется, не удастся. Но я слышал, что государь располагает пригласить вас с собой на отдых в Ливадию! Это верно?

— Его величество как-то упоминал о Ливадии, но приглашения я ещё не получал, — покачал головой Эномото. — Боюсь, что я вынужден буду отказаться.

— Отчего же? Там такое же тёплое море, как и в Японии. Тамошний климат настолько разительно отличается от сырого и вечно простуженного петербургского, что кажется, будто попал в благословенную Италию!

— Не соблазняйте меня, господин министр! Я уже в отчаянии оттого, что вынужден буду отказаться от очередной милости его величества. Но тем не менее свой месячный отпуск уже спланировал!

Горчаков, склонив голову к плечу, испытующе глянул на этого странного азиата, пренебрегающего царским приглашением.

— Вы посоветовались с кем-либо, господин Эномото? Вам рекомендовали более приятные места, нежели Ливадия?

Эномото немного подумал, и решился сказать часть правды. Улыбнулся:

— К советам любого рода я отношусь несколько предвзято, как и всякий дипломат. Но вот на обратном пути из Берлина — ежели помните, господин министр, осенью я ездил по делам в Берлин — я познакомился с одним человеком, который так поэтично рассказывал о своих родных местах, что мне захотелось там побывать.

— Так-так-так! — лукаво прищурился Горчаков. — Не сомневаюсь, что этим человеком была женщина! Ну, тогда всё понятно, господин посол! И его величество, несмотря на всё его очевидное огорчение вашим отказом, тоже поймёт, не сомневаюсь!

— Вообще-то я не женат, господин министр, — заметил Эномото. Он вовсе не хотел отрицать версии некоего романтического приключения, которую сам же не так давно и запустил. — Но я не сказал, что это женщина! Кстати, хотел посоветоваться с вами, господин канцлер: моя… мой знакомый просто обожает фрукты, которых в это время в Петербурге, наверное, не так просто найти. Может, вы посоветуете мне — к кому я мог бы обратиться? Какие-нибудь частные теплицы, зимние сады. Деньги значения не имеют, ваше сиятельство!

— Ну, ещё бы! Когда хочешь угодить женщине, ничего не жалко! И не пытайтесь надуть старика! — рассмеялся канцлер. — Впрочем, храните вашу тайну сколько вам будет угодно! А вот насчёт фруктов в майском Петербурге — это проблема, мой дорогой посол! Боюсь, что их можно раздобыть только в оранжереях его величества…

— Тогда я снимаю свой вопрос, ваше сиятельство!

— Ладно, я попробую поузнавать, господин Эномото. Не обещаю, но попытаюсь. Скажите только, когда точно вы собираетесь уезжать? И где живёт этот ваш человек, дорожный знакомый? Помнится, зимой, выправляя подорожный лист на двухнедельную отлучку, вы проставили там конечным пунктом какой-то городишко на юге Привисленского края? Не туда ли снова засобирались, господин вице-адмирал?

Старый хитрый лис Горчаков, задавая этот вопрос, знал на него ответ. Знал и то, что уже после осенней берлинской поездки японский посланник стал получать из Петроковской губернии [81] Входила в царство Польское, или Привисленский край. письма в надушенных конвертах с маленькой графской короной в углу. А через несколько месяцев, зимой, на период очередного тайм-аута в переговорах, Эномото поставил российский МИД в известность о необходимости кратковременного выезда в город Ченстохов одноименного уезда означенной губернии.

Общеизвестно, что личной жизни у дипломатов, аккредитованных в чужой стране, практически не бывает. Не было ничего удивительного и в том, что соответствующий департамент МИДа взял на заметку новый контакт японского посланника. Осторожно, памятуя о резком демарше Эномото относительно присмотра за ним, адресата проверили. Им, вернее, ею, оказалась младшая компаньонка графини Порезович, некая Эмилия Бартю.

Не понаслышке зная о том, что вся почта дипломатов проходит через «чёрный кабинет» почт-директора Главного Петербургского почтамта господина Шора, Горчаков обратился к Александру с просьбой быть личным цензором переписки японского посланника. Сам он, по положению, доступа к этому секрету империи не имел, и, адресуя просьбу государю, рассчитал всё наперёд. Канцлер не желал никаких осложнений с японским дипломатом и опасался непредсказуемой реакции Эномото в случае, если тот узнает о перлюстрации его писем.