Вячеслав Каликинский - Посол. Разорванный остров

Его расчёт полностью оправдался: лично просмотрев два-три письма из Ченстохова, Александр распорядился вычеркнуть японского посланника из цензорского «алфавита» [82] «Чёрный кабинет» – перлюстративная служба Министерства внутренних дел Российской империи. Это тщательно засекреченное подразделение, имевшее, кроме центральной конторы при Главном Петербургском почтамте, всего несколько филиалов, тайно и незаметно для ведущих переписку людей знакомилось с их корреспонденцией. Главным объектом интересов «чёрного кабинета» было, разумеется, инакомыслие всяческого рода. «Алфавитом» на профессиональном сленге цензоров именовался список лиц, чья почта подлежит обязательной перлюстрации. Дипломатическая переписка также входила в этот список. — поскольку «оное действо совершенно неприменимо к Эномото Такэаки по соображениям деликатности». На самом же деле и Горчаков, и Александр испытывали к японцу неловкость — по причине того, что виновник гибели секретаря посольства Асикага так и не был найден.

Эномото усмехнулся:

— Да, господин канцлер, именно туда! Хотя вишнёвые сады города Ченстохова мало напоминают цветение сакуры в моей Японии, всё же хочется на них поглядеть.

— Так, может, снабдить вас рекомендательным письмом к генерал-лейтенанту Каханову [83] Генерал Иван Семёнович Каханов в то время исполнял должность губернатора Петроковской губернии. ? — озаботился Горчаков.

— Спасибо, ваша светлость! — отказался Эномото. — Мой визит в Ченстохов — совершенно частный вопрос, и я не желаю, чтобы губернатор ежедневно присылал ко мне порученцев в заботе о состоянии моего здоровья или для скрашивания моего досуга.

— Ну, как знаете, как знаете, господин вице-адмирал! В таком случае, давайте-ка подойдём к другим гостям!

Ровно через неделю после завершения переговоров и торжественного приёма в его честь Чрезвычайный и Полномочный Посол Японии Эномото Такэаки сошёл с поезда на станции Ченстохов и всей грудью вдохнул необычайно чистый воздух, совершенно не похожий на столичный. Непохожим на столичные железнодорожные экспрессы, правда, был и местный поезд, состоящий исключительно из вагонов 3-го класса. В вагонах отчаянно дуло и сквозило, в буфетных заведениях на станциях можно было купить лишь местную водку и ядовито-чесночную колбасу. За кипятком Чрезвычайный и Полномочный Посол бегал, как и прочие непритязательные пассажиры этого поезда, в станционные кубовые. При этом он отчаянно боялся, что за время его отсутствия багаж могут «попереть». Больше всего Эномото не хотелось потерять корзинку, содержимое которой он заботливо замотал в башлык от зимней шинели.

Стометровая колокольня Ясногорского монастыря, который к тому же построен был на внушительном холме, господствующим над Ченстоховом, стала мелькать в окне поезда ещё за десяток вёрст до станции. Поезд петлял между холмами, и колокольня появлялась то справа, то слева. Она неумолимо приближалась, и Эномото не мог сдержать улыбки: каждая верста приближала его к другу! Несколько извозчиков-поляков на станции отчаянно торговались с пассажирами, увешанными котомками, мешками, корзинами и тюками. При виде пассажира иностранного обличья все они ринулись к нему.

— Pan udal sie do kasztoru? Proshu pana laskava! [84] Пан едет в монастырь? Со всем почтением, пан!(польск.)

По-польски Эномото не понимал, а русского языка здесь либо не знали, либо не желали обнаруживать знакомство с ним. Поэтому он больше ориентировался на жесты и мимику. Возница показывает рукой на колокольню монастыря — отлично, ему туда и надо! Он кивнул, и возчики тут же едва не затеяли драку, решая — кому везти богатого пассажира. Когда Эномотто надоело слушать их перебранку, он гортанно прикрикнул на скандалистов по-японски и, пользуясь их замешательством, уселся в самый чистый с виду тарантас.

Монастырь был совсем близко, но Эномото знал, что ехать до него не менее часа: дорога, избегая крутых подъёмов, делала вокруг холма два оборота. Прикрыв глаза, Эномото стал думать о том, каким он увидит своего друга, Мишеля Берга.

Наконец тарантас встал. Возница, стягивая шапку, спрыгнул на землю, перекрестился на тяжёлые, окованные железом главные монастырские ворота. Получив положенную мзду, он снова перекрестился, залез в тарантас и хлестнул лошадь вожжами по бокам.

Эномото прошёл по старинному гулкому подъёмному мосту, переброшенному через полузасыпанный, поросший травой и кустарником ров. Брякнул кольцом калитки, показал выглянувшему в окошко-бойницу монаху перстень предстоятеля и немедленно был запущен внутрь.

Личный салон-вагон министра путей сообщения Российской империи был подан на первый путь Московского вокзала Северной столицы России ровно в 7 часов пополудни. Чрезвычайный и Полномочный Посол Японии покидал Россию со смешанными чувствами лёгкой грусти от расставания со страной, которой он отдал пять лет своей жизни, и радостного ожидания возвращения на родину. Всё это было разбавлено некоторой тревогой и досадой: вице-адмирала, несмотря на высочайшее соизволение Александра и письмо министерства иностранных дел о зелёном коридоре для покидающего страну дипломата, всё же его беспокоило предстоящее ему двухмесячное сухопутное путешествие. Через всю Россию, через Сибирь до Владивостока.

Досадовал же Эномото на совершенно ненужную помпу, в которую превратились его проводы. На дебаркадере была выстроена полурота почётного военного караула, в круглый павильон вокзала, закрытого нынче для всех прочих пассажиров и предоставленного в распоряжение посла, беспрерывной чередой подъезжали прощаться министры, едва знакомые Эномото члены Государственного совета, какие-то и вовсе незнакомые представители высшего света Санкт-Петербурга. Министр путей сообщения, Константин Николаевич Посьет, заранее уговорившись с его высокопревосходительством Эномото Такэаки, прибыл на вокзал за полчаса до отправления.

Константин Николаевич приятно удивил посла. В первую голову — великолепным знанием японского языка. Акцент, правда, чувствовался, однако обороты речи были правильными. Как оказалось, Посьет вместе с контр-адмиралом Путятиным ещё в 1852–1854 годах, в чине офицера по особым поручениям, побывал в Японии. По отзывам сослуживцев, он внёс немалую лепту в работу дипломатической миссии, и даже был удостоен высшего ордена Японии — Священного Сокровища I степени. В чине капитана первого ранга Посьет был назначен воспитателем великого князя Алексея, сына Александра II, а относительно недавно, в чине адмирала, был императором отозван с военной службы и возглавил министерство путей сообщения.