Юрий Авдеенко - Авдеенко Избранные произведения в 2-х томах. Т.2 Повести; рассказы

— Не слышали, что говорил шофер?

— Нет. На дежурство торопилась.

— В каком часу это было?

— Близ девяти вечера. До девяти вечера меня начальник отпустил.

— Спасибо, — сказал Каиров.

А когда старушка уходила, дал ей десять рублей. Лицо горничной расплылось, как блин на сковороде. Запричитала она:

— Дай бог вам могучего здоровья. И прожить чтобы еще раз столько. И второй раз столько…

— Сегодня танцы будут? — прервал излияния Каиров.

— После кино.

— Понятно.

Горничная ушла. Каиров позвонил начальнику Дома офицеров.

— Добрый вечер. Это Каиров. У меня к вам вопрос. Если кто-то из музыкантов джаза не выходит на работу, вы об этом знаете?

— Конечно, — ответил начальник Дома офицеров. — Кстати, в этом году случая такого не было.

…Джаз — саксофонист, барабанщик, аккордеонист, трубач, скрипач, пианист — работал на авансцене. Круглый, как солнце, барабан, отделанный красным перламутром, стоял несколько впереди, а справа и слева почтительно замерли маленькие барабанчики. Сверкающие, прямо-таки золотые тарелки салютовали яростным звоном. И свет отскакивал от них брызгами, веселыми, беззаботными.

Барабанщик Жан восседал с достоинством, как король на троне. Но на устах его была совсем не королевская улыбка — бесхитростная и приятная.

Танцевальные пары заполнили зал. Стулья были придвинуты к стене, те, что оказались лишними, вынесены в фойе. Несколько морских офицеров стояли недалеко от входа, видимо обсуждая фильм. Один сказал:

— Впечатляюще. Пески, пальмы…

— Другой возразил:

— По сравнению со Сталинградом — элементарное ученичество.

— Африканская жара что-нибудь значит.

— Жара, мороз… Все это приправа. Важна суть. Масштабы операции…

Пахло духами. Потом. Пол, слегка наклоненный к сцене, был выстлан паркетом. Скользить по нему не составляло труда, особенно вниз, к джазу. Каиров рассчитывал увидеть здесь Дорофееву. Но женщин танцевало много, преимущественно молодых.

В антракте Каиров подошел к Жану. Сказал:

— Вы большой мастер своего дела.

— Стараюсь, — ответил Жан, расстегивая ворот рубашки.

— Мой приятель, к сожалению покойный, — Каиров вздохнул, — майор Сизов был большим поклонником джаза.

— Я знаю. Он часто приходил на танцы.

— Значит, вы были знакомы? — обрадовался Каиров.

— Жан! — позвал саксофонист. — Пошли в буфет! Нас угощают пивом.

— Приду, — ответил Жан, — через пару минут.

Кругом разговаривали люди. Передвигались, толкались… Каиров взял Жана за локоть и увлек за кулисы.

— Я вас вот о чем хочу спросить, молодой человек. Последние четыре месяца мне не довелось видеть Сизова. Скажите, не заметили ли вы в его характере уныния, беспокойства?.. Короче, только между нами, не мог ли мой друг сам наложить на себя руки?

— Не знаю. Я видел Сизова в тот самый вечер, накануне его гибели. Он был весел. Мы немного поговорили.

— О чем говорили?

Так, о пустяках.

Пропыленные бархатные занавеси темно-лилового цвета тяжело свисали с потолка, отбрасывая широкие и густые тени.

— Куда вы пошли четырнадцатого марта, расставшись с Сизовым?

— Сюда, в Дом офицеров. У нас была работа.

— В котором часу вы расстались?

— Что-то около девяти.

— И пошли сразу в Дом офицеров.

— Да.

— Мне сказали, что четырнадцатого марта ваш джаз до двадцати двух часов десяти минут играл без барабанщика.

— Я вначале зашел в библиотеку.

— Взять книгу?

— Да. «Казаки» Льва Толстого…

— Интересная повесть.

— Еще не прочитал. Со временем совсем плохо.

— Это точно. Извините за старческое любопытство. Друзья ждут вас в буфете.

— Да что там! — ответил Жан. — Сизов был хороший парень.

Танго было старым, довоенным. Очень тоскливым и немного надрывным. Мелодия рождала банальные картинки томной, знойной жизни, свидетелем или участником которой Каиров никогда не был, но он видел такую жизнь в заграничных кинофильмах и даже слышал именно это танго в одном из них. Он забыл название ленты. Но кадры, как мусор, всплывали в памяти — берег океана, мужчина в пробковом шлеме и яркая женщина, с мольбой глядящая ему в глаза. Попугаи на пальмах, обезьяны…

Чужая тоска, чужие страсти. Дешевые, словно грим. И вот эта музыка, рожденная где-то далеко для других людей, для других печалей и радостей… Почему она здесь? Почему люди движутся в такт ей, повинуясь словно приказу? Хорошо это или плохо?

Подумать на досуге. Но когда он будет, этот досуг?

Выбравшись из танцзала, Каиров свернул под лестницу и увидел, что дверь в библиотеку приоткрыта. Он вошел. Роксан сидел по одну сторону перегородки, Татьяна — по другую. Роксан встал, он был обязан встать при появлении полковника. Спросил:

— Вам нравится наш джаз?

Татьяна смотрела настороженно.

— Я достаточно стар, чтобы любить такую музыку, — ворчливо ответил Каиров и посмотрел на Роксана неприветливо.

Роксан все-таки смутился, но виду не подал:

— Предпочитаете симфонии?

— Марши. Они напоминают мне дни моей молодости. — Каиров повернулся к Татьяне: — У меня к вам одна просьба. Не могли бы вы дать мне почитать «Казаков» Льва Толстого?

— Книга на руках. Ой, надо напомнить Жану, чтоб вернул. Он всегда так: возьмет и держит месяцами.

Каиров вздохнул, бросил взгляд на стул, однако не сел. Сказал:

— Так уж и месяцами! Может, человек взял ее совсем недавно.

— У меня отличная память. — Татьяна порылась в картотеке. Вынула абонементную книжку. — Смотрите, четырнадцатого марта. Он тогда еще просидел здесь чуть ли не весь вечер. Анекдоты глупые рассказывал.

— На нет и суда нет, — развел руками Каиров.

— Возьмите что-нибудь другое, — предложила Татьяна.

— Только из классиков.

— Есть Горький, рассказы.

— Это можно.

…Когда Каиров проходил мимо столика дежурного администратора, услышал голос Сованкова:

— Добрый вечер, товарищ полковник. Как жизнь?

Каирову нравился этот однорукий мужчина, по-житейски мудрый, приветливый. Он остановился, пожал ему руку. Откровенно сказал:

— День суматошный выдался. А годы уж не те.

— Старость не радость, — грустно согласился администратор. — Жизнь пролетает быстрее, чем сон.

— Сны бывают долгие.

— Есть люди, которые не видят снов.

— Есть. — Каиров хотел было продолжить путь, но вдруг спросил: — Вы хорошо знали майора Сизова?

— На нашей работе трудно сказать: хорошо, плохо. Скорее, поверхностно. Фамилия, имя. Номер комнаты, в которой живет… Ну и еще… В какое время уходит, в какое возвращается.

— Когда видели Сизова в последний раз, не помните?

— Очень хорошо помню. В тот самый вечер, четырнадцатого.

Уходя из гостиницы, Сизов положил на этот столик ключ. И можно сказать, мне доложил. Говорит: «Петр Евдокимович, если будут звонить из штаба, вернусь после двенадцати. С Мишей Роксаном к девочкам смотаемся…»