Александр Тамоников - Человек с двойным лицом [litres]

Он уже собрался уходить, как увидел идущего по улице Бобрина с парой активистов. Они подходили к калиткам, заходили во дворы. Рылов понял: успокаивают народ. Скоро дойдут и до него. Придется ждать.

Председатель сельсовета подошел к калитке, за которой, скривившись, стоял Рылов.

– Приветствую, Мирон. Ты чего это скривился, будто у тебя сразу вся челюсть разболелась?

– Да спина вот – что-то прихватило. Продуло, наверное.

– Самолеты германские видел?

– Видел. Это что же, Захар Федорович, война, что ли?

– Этого пока никто не знает, но город и райцентр подверглись бомбардировке.

– Принесло нечисть на нашу землю. Но Красная армия не даст германцам спуску. И самолеты ихние посшибают, дай время.

– Это хорошо, что ты так думаешь, некоторые вон уже пожитки собирают. Только куда ехать? Железнодорожная станция в Олевске разбита, повреждены пути, паровозы тоже наверняка попали под удар. У тебя все нормально?

Рылов вздохнул, вышло очень правдоподобно:

– Да вот спина болит. Не знаю, как и до хаты дойду.

– Помочь?

– Не надо, у тебя сейчас своих забот полно. Доберусь как-нибудь, отлежаться попробую.

– Ну давай, выздоравливай.

– Спасибо.

Председатель с активистами двинулись проулком к конторе. Рылова обеспокоило, что он не видит Коробова: «А где этот проныра? Все вынюхивает. Надо кончать с ним, но то забота гауптмана».

Семен словно услышал его – объявился неожиданно, как будто из-под земли:

– Ты что это торчишь тут, Мирон Авдеевич?

– А тебе какое дело? – огрызнулся Рылов.

– Есть дело. Если думаешь, что не выведу тебя на чистую воду, ошибаешься. Я теперь твоя тень, Мирон Авдеевич.

– А я вот пожалуюсь на тебя милиции, узнаешь тогда, как человеку жизнь портить. Упакуют в кутузку в два счета.

– За тебя даже замечания не сделают, потому как вражина ты, Мирон Авдеевич, и я докажу это.

Рылов выдавил из себя ухмылку:

– Ну давай, доказывай. Может, в хату полезешь, смотреть? Лезь, будет за что привлечь.

– Да пошел ты…

Коробов сплюнул в пыль и направился к конторе. Рылов проводил его ненавистным взглядом: «Нет, убирать его надо, а то и вправду до чего докопается, а немцы еще не пришли. Послал же черт на голову активиста».

Еще раз осмотревшись, Мирон, с трудом переставляя ноги и держась за спину, поковылял к дому. Закрыв за собой дверь на крепкий засов, сразу же преобразился. Распрямился, прошел в хату, задернул занавески, запер дверь – и во двор. После этого откинул половик и взялся за крышку подвала. Осторожно спустился по лестнице. Сдвинул часть стеллажа и оказался в своеобразной камере. Маханов лежал на кровати. Ноги, руки притянуты к дужкам, во рту кляп.

– Доброго здоровьица, Николай Иванович. Ах да, ты же говорить-то не можешь.

Рылов выдернул кляп.

Маханов тут же глубоко вздохнул и произнес:

– Ну и сволочь же ты, Рылов.

– Я ему доброго здоровья желаю, а он хамит. А еще интеллигент из Москвы. Нехорошо, гражданин Маханов. Я тебе тут поесть принес. Сейчас развяжу, но гляди, – он достал из кармана «Вальтер», снял его с предохранителя, – дернешься, прострелю ноги. Ты и таким господину гауптману сгодишься.

– Я в туалет хочу.

– В туалет? – явно издевался Рылов, – а нету туалета, гражданин Маханов, сортир есть, но он во дворе, а туда тебе выходить нельзя. Вон ведро.

– И как в ведро?

– Да уж изловчись как-нибудь.

– Выносить ты будешь?

– Не-е, я тебе не холуй. Сам вынесешь, когда за тобой гауптман приедет.

– Ты не холуй? – Маханов с усилием рассмеялся. – Ты, Мирон Авдеевич, сейчас самый что ни на есть мелкий холуишко.

– Хочешь вывести меня из себя? Не получится. Давай иди, справляй свою нужду. У параши газета «Правда» с портретом товарища Сталина. Им и утрешься. А потом жрать будешь.

Маханов встал. Ноги и руки сильно занемели. Немного размялся под прицелом Рылова – тот предусмотрительно отошел к стеллажу.

– На парашу, – повел он пистолетом, – и быстрее, мне с тобой тут нянчиться некогда. Кстати, хочу тебя обрадовать: сегодня с утра германская авиация бомбит город. Больше всего досталось райцентру. И над деревней немец пролетал. Скоро и войска придут.

– Врешь! – крикнул Маханов.

– Нет, Николай Иванович, чистую правду говорю. Сам скоро убедишься. Знаешь, а я завидую тебе. Ты нужен немцам. Тебя вывезут в Германию, поселят в каком-нибудь уютном домике или квартире. Получишь возможность работать и всяческие блага. Со временем станешь важным человеком. Женишься на молодой красивой немке, получишь землю той же Украины. А что еще нужно человеку? Достойные условия жизни, почет, деньги. Мне этого не видать, как своих ушей. Хотя и я что-нибудь да получу от новой власти… Ну, чего застыл, иди справляй нужду.

Маханов вздохнул. Он знал о готовящемся нападении Германии, знал, что война будет, но чтобы вот так, сегодня, в воскресенье? Но, похоже, Рылов не врал. И это сильно усложняло положение Николая Ивановича.

Рылов расслабился только на мгновение, когда Маханов натягивал штаны. В это время Николай и бросился на предателя. Крепкий с виду Рылов пропустил удар в челюсть, который отбросил его на стеллаж. Пистолет выпал из рук. Маханов попытался нанести удар ногой, но, тряхнув головой, Рылов отбил удар и нанес свой. Маханов рухнул на пол, откатился ближе к стене.

Рылов закричал от ярости:

– Ах ты тварь, брыкаешься?

Он бросился на Маханова, ударил его головой в лицо. Разбил нос и губы – хлынула кровь. Николай пересилил боль, освободил руку и ударил Рылова в висок. Тот ослабил хватку, в глазах мелькнула боль. Этот удар окончательно взбесил предателя. Он схватил табурет и замахнулся на инженера. Его не остановило бы сейчас ничего, никакие запреты и угрозы гауптмана. Он потерял контроль над собой.

Маханов тем временем дотянулся до пистолета и нажал на спусковой крючок. Выстрел, второй, третий. В глазах предателя застыло изумление. Он выронил табурет, тот упал в сантиметрах от головы Николая. Изо рта агента пошла кровь, заливая и без того окровавленную рубашку Маханова. Рылов обмяк и упал на грудь Николая. Тот с трудом стащил с себя мертвое тело снабженца.

Какое-то время Маханов лежал, тяжело дыша. Затем встал. Не надо было этого делать – с новой силой пошла кровь. Николай разорвал рубаху, приложил к разбитой губе. Кое-как остановил кровотечение. Ощутил, что лицо опухло. Подумал: «А ведь так могут и не узнать!» – забрал пистолет и, не глядя на Рылова, двинулся к лестнице.

Он выбрался на улицу в рваной окровавленной рубахе. Кричать не было сил, но помощь была нужна. Вспомнил о пистолете. Выстрелил в воздух. Первым на шум прибежал Коробов. Выскочил из проулка и остановился как вкопанный:

– Никола, ты?!

– Я, Семен. Я! Я убил Рылова.