Николай Гончаров - Стрекоза ломает крылья

Из Москвы, Новосибирска и других городов, где делал остановки веселый отпускник, он посылал Эльвире длинные любовные письма, адресуя их в домик тетушки Новак, как было условлено. Из Бобровки Стрекоза получила от него два письма. В одном из них старшина нарисовал план поселка и железнодорожной станции, где он надеялся встретить ее, когда получит телеграмму с заранее обусловленным текстом.

И вот такая телеграмма пришла.

Бирюлькин никому из сослуживцев не сказал о приезде к нему будущей подруги жизни, зная, что нарушает порядок, установленный в расположении части.

Две недели тайных страстей сделали его безвольным и послушным орудием Стрекозы. По ее предложению гуляли они вблизи охраняемой зоны; в беседах с ней, желая показать себя, Бирюлькин хвастался связями с командованием части, называл их фамилии, давал характеристики, подробно рассказывал о жизни части, не догадываясь, что все это записывалось Стрекозой на портативный магнитофон, переданный ей Келлером в Синегорске.

Зная пристрастие Бирюлькина к спиртному, Стрекоза склоняла его к выпивкам. Она каждый день наблюдала, как после первых рюмок вина Антон терял над собой контроль, как легко отвечал на все ее «недоуменные» вопросы, погружаясь все глубже и глубже в топкое болото, из которого трудно было выбраться без посторонней помощи.

И вот пришло время раскаяния и расплаты.

В кабинет подполковника Селезнева вошел высокий, стройный старшина с рыжеватыми усами и бакенбардами.

— Садитесь, товарищ Бирюлькин, — пригласил Селезнев, закрыл папку, поднял телефонную трубку: «Зайдите ко мне, Николай Федорович. Явился ваш подопечный»...

Через минуту в кабинет вошел немолодой капитан, сухо, кивком головы поздоровался с Бирюлькиным и сел на стул у приставного стола.

— Вы, надеюсь, знаете, зачем вас пригласили сюда? — официальным тоном спросил Селезнев.

— Не знаю точно, но догадываюсь. Я и сам уже хотел зайти к капитану Ярославцеву, да не застал его в полку.

— Ну, выкладывайте сейчас, все как на духу, — предложил Селезнев.

— Я вызвал сюда одну женщину, хотел жениться на ней, — начал Бирюлькин.

— А слухи ходят, что вы уже женились, — перебил Селезнев.

— Я прожил с ней две недели, как с женой, но мы не регистрировались. Сколько раз заговаривал о свадьбе, она ничего определенного не отвечала, говорила, что надо получше узнать друг друга, не торопиться. А на днях у нас вышел такой разговор, после которого я не хочу с ней видеться, даже боюсь новой встречи.

— Это почему же?

— Она мне показалась подозрительной...

— А раньше ничего подозрительного не замечали?

— Да вот сейчас кое-что приходит на ум. Много я, наверное, лишнего ей порассказал. Каждый день выпивки, разные разговоры. По выходным дням ходили на прогулки в лес, на реку. Я во хмелю да на прогулках откровенно рассказывал Елене обо всем, что происходило у нас в части, как мы начинали строиться, как обживали позиции, осваивали новую технику...

— А она проявляла к этому интерес?

— Вот и именно, сама расспрашивала. И когда я рассказывал о своих служебных делах, Елена становилась добрее, внимательнее, даже ласковее, будто расплачивалась со мной. Тогда я всего этого не замечал, понял только теперь, после этого разговора.

— О чем же этот разговор?

— Три дня тому назад я, как обычно, пришел к ней, принес бутылочку вина, закуски разной. Сели ужинать. Выпили, заговорили о жизни. Хозяйки дома не было. Вдруг Ленка останавливает меня и говорит: «Хороший ты человек, Антон, но болтун. Вот послушай, что ты мне рассказал про свою часть, про командиров своих». Достала из-под подушки маленький магнитофончик, дала наушники, и стал я слушать... Мать ты родная! Действительно, наговорил я много. Усек, говорю, больше подобного не будет! Спасибо за науку, а эту трепологию надо стереть. Хорошо, говорит, Антоша, сотру, но об этом мы с тобой еще поговорим в другой раз, дело серьезное... Вот тогда и мелькнуло у меня в голове: откуда и зачем у нее такой магнитофончик, да и последние эти ее слова. Но она расхохоталась, затормошила меня, выпили еще. Я и подумал, что просто решила она меня подурачить. И как-то успокоился, забыл и про магнитофончик и про разговор. А когда вдруг она уехала из Бобровки, не сказавшись, тут меня и осенило... Вот и хотел сразу к товарищу капитану...

— Выходит, магнитофонная запись твоей болтовни и все остальное осталось у Елены Сорокиной? — спросил Селезнев.

— Выходит, так... Виноват...

— Ну, обо всем поговорим подробно в другой раз. А пока вы постарайтесь изложить все это на бумаге, только всю правду, — сказал Селезнев, глядя прямо в глаза Бирюлькина.

Из Москвы приказали усилить наблюдение, фиксировать кино- и фотоаппаратурой все действия Стрекозы, но пока ее не задерживать. Для дальнейшего сопровождения Стрекозы и координации действий из Москвы вылетел капитан Орлов.

— Очевидно, есть новые сведения о ее намерениях, — сказал Зацепин.

— Безусловно. Иначе не позволили бы Стрекозе порхать по Сибири, — согласился Метельский. — Материалов для предания ее суду вполне достаточно.

А Стрекоза действовала. Ранним утром, добравшись до центра города на автобусе, она бегло осмотрела магазины, а потом зашла в парикмахерскую. Через два часа, изменив прическу и цвет волос, Стрекоза остановила такси и уехала на окраину города, где строился крупный химический комбинат. Медленно обогнув новостройку, такси рвануло в сторону речного порта. Там пассажирка вышла из машины, не спеша осмотрела здание речного вокзала и вестибюль гостиницы «Речник», долго смотрела на опустевший пляж, железнодорожный мост через реку, а затем возвратилась в центр города, на главпочтамт. Минут пять постояла в операционном зале, рассматривая посетителей, что-то спросила в окне «до востребования», а потом взяла телеграфный бланк и написала: «Срочно. Ленинград, гостиница «Москва», Вестфаль. Поздравляю днем ангела. Анна».

Сотруднику удалось негласно сфотографировать текст телеграммы и ее автора. По «ВЧ» немедленно передали в Ленинградское управление просьбу установить личность господина Вестфаль и взять его под наблюдение.

Тем временем чекисты выяснили, что в день приезда из Бобровки Стрекоза приобрела билет на самолет, вылетающий в Ленинград в 17 часов по местному времени.

— По пути самолет сделает посадки в Новосибирске, Свердловске и Москве, — докладывал Метельскому и Зацепину начальник отдела. — По сообщению подполковника Селезнева, получены данные о том, что Стрекоза имеет при себе магнитофонные записи о воинских частях, компрометирующие старшину Бирюлькина. Не исключено, что в пути она попытается освободиться от этих улик.