Юлия Семенова - Авантюрист и любовник Сидней Рейли

(Из некролога, помещенного Пепитой Бобадилья в газете «Дейли экспресс».)

Что и говорить, находиться в положении вдовы Рейли было гораздо приятнее, престижней и выгодней, чем быть женой Вадима Железного. Хотя, прочитав о смерти Рейли в «Известиях», Пепита чуть было не проговорилась, что Джордж и Штейнберг — одно и то же лицо. И очень рада, что не сделала этого: пусть эти истерички и ублюдки продолжают играть в свои революционные игры, если им так хочется. Пускай создают свои организации, таскаются через границу с поддельными документами, шлют друг другу фальшивые телеграммы… Ее, Пепиты Бобадилья, это нисколько не касается. Ей выпала такая редкостная удача, и она не позволит всяким трестам, Якушевым и шульцам отхватывать куски от лакомого пирога.

Муж умер вовремя. И при обстоятельствах, которыми следовало немедленно воспользоваться. Шумиха, поднятая в красной и мировой печати, сыграла ей только на руку.

«С 1918 года этот мужественный человек находился на переднем плане борьбы с большевизмом».

(Из журнала «Шпигель».)

«Спасая национальное достояние российской короны, пал под пулями красных как герой. Это имя будет впечатано золотыми буквами в мартиролог мучеников идеи — Сидней Джордж Рейли…»

(Из корреспонденции А. Бельгардта в газете «Свобода».)

«Агент «Интеллидженс Сервис», которого все давно считали погибшим, Сидней Джордж Рейли, снова вынырнул из небытия, чтобы, подобно Георгию Победоносцу, опять поразить чудовище, именуемое Советской властью… Я был дружен с ним тогда, в восемнадцатом… К счастью, ему удалось бежать…»

(Из корреспонденции Р. Локкарта в газете «Ивнинг стандарт».)

— Все-Таки почему Сидней? — недоумевала Пелита, аккуратно подклеивая в альбом очередную газетную публикацию. — Джордж Герберт Рейли… А впрочем, не все ли равно, какое имя досталось мне после смерти мужа. Не стоит спорить с официальной версией.

Предаваться досужим размышлениям ей было некогда. Она трудилась не покладая рук и даже всерьез увлеклась литературной работой. Бездарные мемуары Вадима Штейнберга, о котором никто уже и не вспоминал, под игривым пером сеньоры Бобадилья претерпели разительные метаморфозы. Скучный анализ положения в России до и после революции сменился захватывающим калейдоскопом невероятных приключений. Никому не интересные полемики с несуществующими политическими противниками уступили место галантным любовным похождениям. Из всех женщин, конечно, выделялась одна — вечно юная и прекрасная Пепита Бобадилья, огромную любовь к которой покойный Рейли пронес через всю свою жизнь. Крест-накрест жирно перечеркнув унылые жалобы. Железного на то, что его никто не понимает, начинающая писательница вдохновенно повествовала о тесной дружбе, связывающей ее незабываемого супруга с нынешним премьер-министром Великобритании. И не видать бы Черчиллю премьерства, если бы он не прислушивался к тактичным, компетентным и таким своевременным советам крупнейшего специалиста по всем мировым вопросам, каковым являлся Сидней Джордж Рейли.

Пепите чрезвычайно шел траур. Пришлось раскошелиться на новую черную шляпку из Парижа с умопомрачительной вуалью. И новое пальто в талию. В скорбной, но элегантной и полной достоинства позе вдова сидела в кабинете издателя Волынского.

— Книга может иметь успех, — сдержанно сказал издатель, разглядывая женщину поверх очков. — Вы хорошо потрудились над мемуарами своего мужа. Правда, если мне не изменяет память, у него было другое имя. И другая фамилия…

Пепита пожала плечами:

— Если хотите, это объясняется соображениями большой секретности…

— Да что вы! — усмехнулся Волынский. — А эти приключения плаща и шпаги? Право же, никогда бы не подумал, что господин Железный на такое способен. Он казался мне личностью скорее меланхолического склада…

— Периоды депрессии, — Пепита поправила вуаль, — чередовались у покойного мужа с периодами невероятно бурной деятельности. Только после его безвременной кончины открылось многое, о чем не подозревала даже я, его самый близкий друг и соратник.

— Ах, миссис Штейнберг! — елейно протянул старик. — Вы самая удивительная женщина и самая необыкновенная вдова из всех, кого я когда-либо знал…

Пепита тонко улыбнулась.

— Миссис Рейли, мой друг, — мягко поправила она Волынского, — миссис Сидней Джордж Рейли!

— Ну что ж, — пробормотал издатель, проводив посетительницу. — Какое мне, в сущности, дело, чья она вдова? Как бы сомнительно ни пахла вся эта история, мой нюх меня не обманывает. Пожалуй, стоит сохранить набор для дополнительного тиража…

Город встретил господина Шелла неласково. Моросил дождь. По тротуарам ходили серые хмурые люди. У магазинов толпились очереди. В гостиничном номере отсутствовала горячая вода и наволочка была гораздо шире подушки. Господин Шелл с удивлением понял, как быстро он отвык от советских порядков, точнее, беспорядков. Хваленая горбачевская перестройка, по-видимому, ничего не изменила в глубинном ходе российской жизни, разве что всколыхнула в людях надежды на лучшее.

Он включил телевизор.

— Процесс пошел, — убежденно сообщил Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза, — по пути реформ… ускорение… не захлопывайте… семимильными шагами… Азербай-жан…

Шелл лениво ткнул пальцем в другую кнопку:

— …вывода войск, — трое молодых людей обменивались взглядами. — …из Афганистана…

По питерской программе мордатый тип с наглыми глазами сладострастно описывал:

— …и съел своего товарища. Остатки мяса, чтобы не испортились, он засолил и закатал в трехлитровые банки. Вот как выглядит консервированная человечина…

Шелл метнулся в ванную комнату и склонился над раковиной. От советской гласности его вывернуло наизнанку.

Слава Богу, по учебной программе шел урок немецкого языка. Чистые и Нарядные дети танцевали и с чудовищным акцентом распевали песенку альпийских стрелков.

Под это ангельское пение герр Шелл наконец заснул.

До начала симпозиума еще оставалось время. И господин Шелл зашел в посольство. Здесь, как и повсюду в Москве, царил беспорядок. В связи с объединением Западной и Восточной Германии шла реорганизация. Ни в одном кабинете не было чиновников: они носились взад-вперед по коридорам, нагруженные кипами бумаг, папок и канцтоваров. Шелл долго слонялся между ними, пока наконец не нашел нужного ему человека.

— Как погода в фатерлянде? — в глазах секретаря светилась ностальгия.