Александр Сердюк - Разглашению не подлежит

Галя жила на квартире у немолодой вдовой женщины. Ее единственная дочь не пожелала, как и сама мать, эвакуироваться из Борисова.

Внешне дочь была заметная - рослая, стройная и красивая. Немцы сразу же обратили на нее внимание. Знакомилась она охотно, однако не со всеми - предпочитала офицеров. А так как в городе частенько появлялись офицеры военной разведки, квартировавшие в Печах, она спуталась и с ними. Со временем ей предложили работу в штабе - красотка умела печатать на машинке. Платили ей не только з‹а основную работу, но еще и за то, что согласилась «опекать» Галю. Жену своего агента, заложницу, немцы не оставляли без присмотра. Галя, конечно, догадывалась об этом.

Встретив мужа, она вдруг стала громко восхищаться его новой офицерской формой, радовалась его успеху и благодарила немцев, не забывавших о ней в трудные дни. Но по выражению ее глаз Александр Иванович понял, что вся эта словесная шелуха предназначалась не для него. Он знал, что, как только появится возможность, Галя скажет ему иное. В ее глазах - черных, больших, с затаенной в глубине грустью - он читал непонятные и обидные упреки. Ведь он совсем не заслужил их!

Галя ввела его в свою почти не обставленную комнату, накрыла на стол, откупорила бутылку припасенного к его приезду крымского портвейна. Но выпить даже за возвращение отказалась. Что творится в ее душе? Ничего не рассказывает, ни о чем не расспрашивает. Ну хотя бы спросила самое обычное - соскучился ли, долго ли будут вместе? Или ей теперь все равно? Привыкла жить одна, смирилась со своей участью. Эх ты, Галчонок, а я-то по тебе как скучал!..

- Как же теперь величать тебя? - это был ее первый вопрос. Она косо посмотрела на погоны в серебристой окантовке и опустила глаза.

- Пока подпоручик. Для начала. Капитан Вольф заверил меня, что…

Она мгновенно вскочила, не дослушав, собрала со стола чистые тарелки и побежала на кухню. Ну и непоседа, потом помыли бы!.. Долго гремела там, и Александр Иванович, не дождавшись, отправился туда же. Но в коридоре его окликнула хозяйка:

- Господин подпоручик! Я тоже рада, что вы благополучно вернулись. Я не имею права интересоваться, где находились вы столько времени, но я вижу, что вы довольны сделанным. И новые власти тоже… Не правда ли?

Она сцепила перед собой белые пухленькие пальчики и кокетливо улыбнулась.

- Вы наблюдательны, мадам,- ответил в тон ей Александр Иванович.- У меня совершенно нет оснований огорчаться. Я действительно доволен своими результатами.

- Чудесно! - воскликнула дама.- Новые власти достойны того, чтобы им служить так, как служите вы. Своей дочери я говорю то же…

- Надеюсь, она слушается вас?

- О да! Вчера мне сам капитан Вольф говорил, что в штабе о ней очень высокого мнения. Вы не представляете, какая она у меня умница. Какая умница!

- Вам повезло, мадам. Надеюсь, ваша дочь далеко пойдет. И конечно же, своего добьется.

- Вы не шутите, господин подпоручик?

- Не имею привычки шутить. Мы говорим о вещах серьезных.

- С вами так приятно беседовать.- Она разомкнула и опять сцепила розовые пальчики.- Но я слишком задерживаю вас. Больше не смею.

- Благодарю, мадам,- Козлов слегка наклонил голову и бочком проскользнул на кухню.

Галя была в слезах.

Она молча смотрела в окно, а слезы, накапливаясь в уголках глаз, крупными дрожащими каплями скатывались по щекам.

Он остановился, ничего не соображая в первую минуту. Почему слезы? Что вообще происходит с ней? И этот вопрос - как величать тебя? И побег на кухню? Ведь она же еще ничего не знает о том, где был, что делал. А может быть, оттого и творится такое? Поверила заезжавшему вчера капитану Вольфу. Поверила форме подпоручика РОА, в которой вернулся муж. Поверила, что он блестяще справился с их заданием… Надо бы радоваться, а она изводит себя. Но как успокоить ее? Как, не рискуя быть подслушанным, сейчас, в эту минуту, объяснить ей, что обмануты и капитан Вольф, и его шеф, и все, кто награждал и производил его в подпоручики? Этот обман продолжается. Он будет продолжаться - сражение только началось.

- Галя,- он сказал так громко, что она вздрогнула.- Галя, мы скоро переедем в Печи. Да, да, я не шучу. Вольф дал слово. Сегодня, в машине. Я так рад!..

Теперь он говорил не для нее. Он хотел, чтобы все это слышала хозяйка. Она или ее дочь завтра будут докладывать о подробностях их встречи. Меньше шепота - меньше подозрений. Он ничего не скрывает.

А для Гали… Он еще никогда так пристально не смотрел ей в глаза. Взгляд непрерывно меняющийся - в нем то сочувствие, то острая, вызванная невозможностью объясниться досада, то радость встречи, которая, конечно же, могла и не состояться. Война…

Галя, кажется, начинала понимать его.

- Ты радуешься переезду,- не сразу отозвалась она.- Но ты еще не жил здесь, в этой квартире. А мы дружно живем. Мне нигде так хорошо не было…

Голос ее постепенно креп, набирал силу. Неожиданно она рассмеялась, просто так, без всякого повода. И затем, бросив на стол полотенце, обхватила руками его шею и прижалась к нему своей горячей и еще чуточку влажной щекой.

- Может быть, побродим по городу? - предложил Александр Иванович. Ему хотелось избавиться от чужих ушей.

Но Галя отрицательно покачала головой.

- Никакого города, понял? Ни сегодня, ни завтра. Да еще в твоей новой форме. Тут такое творится! Раньше партизаны в лесах отсиживались, а теперь настолько обнаглели,- она улыбнулась,- что по улицам даже днем шастают. Уже столько полицаев ухлопали. Да и немцев… А чем ты лучше? Для них офицер РОА - сущая находка. Если не ухлопают, то украдут, к себе утащат. И такое случается. Возможно, новые власти и наведут в Борисове порядок. Теперь бургомистром тут какой-то Парабкович…

Галя сообщала новости, не рискуя вызвать подозрения. Но их было так мало, что обо всем она рассказала за каких-нибудь десять минут. А дальше… дальше они дождались своего: хозяйка отправилась в магазин.

- Теперь говори, Саша, все говори,- попросила Галя, глазами проводив хозяйку до самых ворот.- Ты слово сдержал, да? Ты явился к нашим?

Она слушала молча, не перебивая, так как знала, что времени у них немного. Александр Иванович рассказывал торопливо, стараясь ничего не упустить и успеть сообщить хотя бы самое главное. О том, как встретит его после приземления, о поездке в Москву, своих беседах с сотрудниками государственной безопасности. О том, что ему поверили и о многом другом…

- Я не сознавался прежде,- говорил Александр Иванович,- но больше самой смерти я боялся, что могут не поверить. Назовут трусом, предателем, даже врагом народа. Ведь у нас это раньше было так просто.

Он разволновался, впервые откровенно сказав о том, что было причиной их испытаний за последний год.