Евгений Иванов - Судьба ликвидатора [СИ]

— Служу Советскому Союзу. — Вскочил с места Богдан.

Генерал снисходительно махнул рукой, давая разрешение сесть на место.

— А теперь ты можешь отдохнуть. — Улыбнулся генерал, — Впереди тебя ждет отпуск. И не обычный отпуск, а можно сказать, царский. Открою маленький секрет. Тебе положена весьма солидная денежная премия, поэтому можешь поехать куда пожелаешь, в любой санаторий или Дом отдыха. Право выбора остается за тобой. Конечно, в это время года, на пляже не позагораешь, но, по крайней мере, можешь от души погулять, расслабиться, девок пощипать.

Он засмеялся от собственной шутки и посмотрел на Сташинского, ожидая от него такой же реакции. Но тот молчал, уткнувшись взглядом в поверхность приставного стола.

— Спасибо, товарищ генерал, — не поднимая глаз, ответил Богдан, — Но я не хочу в санаторий.

Генерал проницательно посмотрел на подчиненного и покачал головой.

— Хочешь быстрее вернуться к своей немочке? — улыбка моментально исчезла с лица начальника. — Зря ты с ней связался.

Богдан, как волчонок, зыркнул на него и вновь опустил глаза.

— Не люблю я немцев. — Беззлобно продолжал руководитель отдела. — Жадные они до мерзости. За марку удавятся.

Богдан поднял удивленные глаза и еле заметно мотнул головой.

— Конечно, я не обо всех немцах говорю. — Почувствовал настроение Сташинского генерал. — Безусловно, были немцы, достойные уважения. Маркс, например, Энгельс, Роза Люксембург, Эрнст Тельман. Но, все же, основная масса — это так, — он пренебрежительно махнул рукой, — друзья до поры до времени. Они же все нас ненавидят и 45 год никогда нам не простят, поверь мне.

— Степан Федорович, — Сташинский посмотрел на генерала исподлобья, — Я уже говорил Сергею Александровичу, что наши отношения с Инге никак не повлияют на мою работу.

Но тот пропустил мимо ушей оправдание своего сотрудника.

— Тебе что, наших баб мало? — не унимался начальник, — Да полным-полно, только помани.

Генерал скрестил руки на груди, начиная терять прежнее благодушие.

— Короче так. Твою девку мы не знаем, она для нас не проверенный человек. — Генерал привстал с места и немного понизил голос. — Неужели ты не понимаешь, что она может сломать тебе всю последующую жизнь. У тебя такая перспектива, такое блестящее будущее, новые задания и вдруг такая блажь.

Степан Федорович звонко ударил ладонью по столу и, откинувшись на спинку кресла, отвернулся к окну, обдумывая очередную тираду. Он часто задышал и на его висках выступили красные пятна.

— Это мое личное дело. — Чуть слышно пробубнил Сташинский.

— Что ты сказал? — Генерал угрожающе навис над ним, опершись кулаками в стол. — Ошибаешься. У чекиста нет личных дел. Тебе рассказать, какие уловки используют наши враги при вербовке? Любые слабости. Любые промашки. Чистота личной жизни сотрудника — залог его безопасности и успешного выполнения служебного долга! А ты, как подросток, который впервые попробовал бабу, уже угодил в «медовую» ловушку.

— Но ведь человек живет не только ради исполнения служебного долга. — Робко попытался возразить Богдан.

Эти слова привели генерала в ярость.

— А для чего еще? — уставился он на подчиненного и, не услышав ответа, продолжил. — Тебе, что, красивой жизни захотелось? Хочешь получать все удовольствия сразу? Прохлаждаться в Германии за государственный счет, ни в чем себе не отказывая и при этом держать под бочком сдобную немочку? — Он перевел дыхание и прищурился, — Кстати, не такая уж она и раскрасавица. Я видел оперативные снимки. Таких, как она — пучок на пятачок…Или что, у немок не так все устроено, как у наших баб?

Богдан с яростью сжал свои кулаки под столом. В этот момент ему очень захотелось встать и ударить сидевшего напротив него мужлана. Его лицо побагровело от ярости и еле заметно начал дергаться левый глаз, но он сдержался.

— Товарищ генерал. — Встал по стойке «смирно» Сташинский, — Разрешите идти оформлять документы на отпуск?

Богдан понял, что продолжать этот разговор не только бесполезно, но и не безопасно. Генерал в свою очередь отметил для себя реакцию подчиненного и осознал, что в последней фразе перегнул палку. Он вновь по-отечески улыбнулся.

— А вот держать себя в руках, ты так и не научился. — Констатировал он. — Для разведчика это очень серьезный недостаток.

Он вытащил из стола пачку папирос «Казбек» и подвинул ближе к Сташинскому хрустальную пепельницу.

— Кури, Богдан, я знаю, что это твои любимые папиросы. — Совсем доброжелательно произнес он. — На меня не обижайся. Слишком много в тебя вложено сил и средств, чтобы из-за какой-то женщины все рухнуло. — Генерал уже старался подбирать более тактичные выражения. — Ты пойми, впереди тебя ждет еще одно задание, намного серьезнее предыдущего. А в дальнейшем, я намерен предложить твою кандидатуру для работы на нелегальном положении в Западной Европе, а это уже совсем другой риск и другая ответственность.

— Я понимаю, товарищ генерал. — Ответил Сташинский, вновь усаживаясь на стул. — Но поймите и Вы меня. Я люблю эту женщину и другая мне не нужна.

Лицо начальника стало серьезным, на его щеках заиграли желваки. Он отвернулся к окну и забарабанил костяшками пальцев по крышке стола.

Богдан посмотрел на хозяина кабинета, ожидая его ответа, и закурил.

— Хорошо. — Наконец согласился тот. — Пока ты будешь в отпуске, мы тщательно проверим твою немку. И если у нас не появится к ней серьезных претензий, ты сможешь с ней встречаться дальше, но только при одном условии, — он многозначительно посмотрел на Богдана, — она не должна знать, кто ты есть на самом деле.

— Обещаю Вам, Степан Федорович, — радостно воскликнул Сташинский, — Можете во мне не сомневаться.

— А теперь иди, оформляй документы на отпуск. — Отрезал генерал. — Надеюсь, что ты меня правильно понял.

Он не подал на прощание руку Сташинскому, а лишь отмахнулся от него, как от назойливой мухи и вновь погрузился в изучение лежавшего на столе документа.

Почти целый месяц, проведенный Сташинским в одном из профилакториев Подмосковья, показался ему бесконечным и, пожалуй, самым нудным периодом в его жизни.

Медицинские процедуры для абсолютно здорового организма, паровые диеты, после обильной и жирной немецкой кухни и общение с пенсионерами, все это в комплексе действовало на него удручающе. Он не знал, чем себя занять. После нескольких лет, проведенных за границей, советская литература его уже не интересовала, отечественные кинофильмы казались наивными, а люди, в сравнение с немцами, невежественными и закомплексованными. Его сверстников в этом учреждении оказалось совсем не много, да и те Богдана мало привлекали. Он привык быть одиночкой и поэтому находил внутреннее умиротворение только в одиночестве. Все это время он гулял по мрачному осеннему парку и думал об Инге. С ее именем он ложился спать и просыпался, видя перед глазами ее образ. Он считал каждый проведенный день в профилактории, как день, приближающий его встречу с любимой девушкой. Однако, после окончания этого отпуска, для него, как гром среди ясного неба, прозвучало известие о том, что впереди его ждет еще один месяц в Подмосковье на учебной базе КГБ.