Никэд Мат - Желтый дьявол [Том 3]

— Сестра! Не пойти ли нам к американцам в гости?.. — шутит доктор Богданов, вспоминая некоторые «приготовления» женской части медперсонала по приходе в Иокогаму. Доктор — вечно веселый и неунывающий.

С шезлонга ответом долетает только грустный вздох.

— А что американцы?.. Они культурный народ! — Дядя Костя, не выдержав, скидывает подтяжки. — Они не то, что макаки. Видели, когда мы входили в бухту — американцы приспустили флаг первыми? А эти макаки и не подумали даже… И коммерческие-то их суда такие же подлецы…

— Да-а… Они-таки нам «не доверяют»… — ехидно замечает Фролов. — Вон какая непроницаемая цепь миноносцев окружает нас…

— А что я говорил?., пустили? — Дядя Костя сует под нос Фролова два жирных кукиша: — Шиш с маслом не хочешь?!. Пустили нас помогать «пролетариату Японии»?.. — «Пролетариату Японии» он говорит с иронией.

— А вас пустили снимать мировую кино-фильму «Землетрясение в Японии»? — быстро парирует Фролов.

— Я что!.. Я и не думал… Мне все равно. Я знал — ведь это же не американцы.

— Да-а!.. А ваши-то американцы наверное подзаработали: они уже ездили снимать развалины с их разрешения…

— Никто им и не разрешал!.. — перебивает, раздражаясь злобой, профессионально задетый в своей неудаче кинооператор. — У них — сила: японцы, напуганные землетрясением, трусят их… Они вон не поехали сюда помогать, как мы простаки… Вчера они нас лупили, а сегодня мы с распростертыми объятиями к ним — де, мол, нате! в жертву себя приносим: и рис и медикаменты… Это от своих-то нищенских крох!! А они хоть бы что… — И голодные и разрушенные, а не хотят…

— Да ведь не народ, а эти господа военные… — бросает Попов.

— Знаю!.. А управляет-то кто?.. А бил-то кто вас в Приморье?.. Кто гонял-то вас по сопкам — народ? солдаты?.. Нет — О-Ой!!.. Вот кто вас гонял… — И дядя Костя, обиженный, садится на палубу.

— Знаем…

— Ну, и знайте!! — продолжает неистовствовать дядя Костя. — Вот они приехали раньше всех сюда на пожарище. А что, хоть спасли ли одного япошку? Нет и нет! Они только смотрят на берег в свои подзорные трубы…

— Да навертывают своими кино-аппаратами… — ввертывает опять ехидно Фролов.

— Ну, и да!.. Снимали. Они — предприимчивый народ, не то, что мы…

— Ну, а где же их культура-то, хваленая ваша культура? — Доктор Богданов тоже ехидничает.

— А-аа, ну вас к бесу!.. — демонстративно оборачивается на прожектор дядя Костя и со злостью плюется за борт. Не выдержав жары, начинает стаскивать рубаху.

Все смеются над его жирным и зеленым в свете прожекторов телом.

— Вы, дядя Костя, точно водяной… — кто-то ему.

— С вами свяжешься, не тем еще будешь, — уже тихо, примирительно огрызается дядя Костя.

Близко, наклонившись к самому уху Попова, Снегуровский шепчет:

— Приходи часа в три на корму — мне нужно с тобой говорить.

Попов раскрывает в недоумении рот, но Снегуровский уже соскочил с его матраца и вслух произносит:

— Я пошел спать… — и уходит быстро по палубе, спускаясь в каюту.

— Чорта лысого, уснешь там!.. — бросает ему вдогонку дядя Костя. (Он — его компаньон по каюте). — Духотища и эти проклятые прожекторы залезают во все щели…

А рейд не спит: японцы сторожат большевиков. А американцам некогда — они хозяйничают в японских водах, промеривая открыто по всем направлениям иокогамский рейд, маневрируя кильватерными передвижениями своего линейного флота. И всю ночь носятся по рейду их катера, и всю ночь переговариваются их сигнальные огни на мачтах, и неслышно передвигаются их колонны.

А Иокогама в дыму и копоти догорает жуткими вспышками то там — в центре города, то здесь — на эспланаде…

Не спит весь рейд.

Склянки на «Ленине» бьют четыре. Скоро рассвет. Прожекторы погаснут. С моря надвинется туман, тогда на рейде наступит тишина. Он погрузится в чуткую, настороженную, тревожную дрему — он закроет глаза на полчаса.

— Андрей, ты мне товарищ?

— Товарищ, как будто… — Попов моргает недоуменно глазами.

— Ну, так вот, возьми этот пакет и в случае, если мне там…

— Где там?..

— Ну, там?.. — И жест во тьму, в сторону разрушенного города. — Тогда ты лично, по возвращении во Владивосток, передашь его Лесному. Понял?

— Понял…

— Ну, смотри у меня! Я теперь вот на, держи эту склянку и помоги мне натереться.

Разговор происходит шепотом на корме «Ленина» под утро третьего дня по приходе судна в Иокогаму.

Густой, липкий, непроницаемый туман заволакивает пароход, и только на расстоянии нескольких вершков можно разглядеть широкий «нос картошкой» Андрея Попова, пребывающий, как и сам обладатель его, в недоумении.

Снегуровский быстро сбрасывает с себя всю одежду и остается только в трусиках. Попов, все еще недоумевая, начинает ему помогать натираться винным спиртом.

— Готово! — Пробует мускулы ног Снегуровский, приседая и массируя их. — Ну, теперь давай руку… Да держи вот этот трос… — И Снегуровский, как кошка, перепрыгивает через шканцы и на мускулах рук бесшумно спускается за корму парохода в муть тумана. Ныряет в туман.

Попов перевешивается за поручни, старается разглядеть, но тщетно. Даже всплеска воды не слышно.

— Вот дьявол!.. — бурчит Попов, ошарашенный загадочным поведением Снегуровского.

А туман все гуще.

У-у-у-и-и-и… и-и-и… — где-то совсем близко завизжала, завыла сирена.

Океан ревет и, как щепку, мечет «Ленина», уходящего обратно во Владивосток под конвоем двух японских миноносцев, идущих за ним по пятам в кильватерной колонне.

Трах… бух!.. — что-то летит с полок в каюте. Потом крик:

— У-ох!.. — Веером, раскинув ноги и руки, катится с дивана на палубу дядя Костя. За ним с грохотом все его кинопрепараты.

— Чтоб вы сдохли, макаки! В такую погоду выгнать… Я говорил — не пустят… Что — побывали в Японии? — Злобно трясет он кулаками куда-то в пространство, барахтаясь на полу.

— Как кто!.. — бросает загадочно Снегуровский, растянувшись упруго в люльке каюты, притянутой ремнями к поручням.

Под ним, в другой люльке — Попов. Он ворочается и ругается. Зубы его еще до сих пор чакают: он никак еще не может очухаться от ночной прогулки Снегуровского. Он ничего не знает и боится спросить. Целых три четверти часа он, притаившись, лежал на корме и ждал его возвращения. Потом вдруг слабо дернул трос, что-то булькнуло, и Попов вытащил из-за борта Снегуровского, обессиленного и окоченелого. Едва его потом оттер, утащив в каюту.

— Сволочи! Все разрушено… Кончено… — вот единственная фраза, которую проскрежетал Снегуровский, отойдя и согревшись немного. Больше он не произнес ни слова.

— Привяжитесь-ка лучше покрепче! — кричит Снегуровский Зуеву: — а то все бока обобьете, пока приедете во Владивосток.